Тепер
ь уже не быть ему летчиком. Еще одного своего ветерана лишился полк.
Кубанская земля... Она уже была где-то за голубым горизонтом, а я все думал о
ней, о друзьях, навсегда оставленных в ее могилах, на дне морском... Они поги
бли недаром. Поглядывая на боевой порядок группы, я радовался, что смена п
огибшим так четко идет в строю. Наши бои, наши могилы на Кубани помогут тем
, кто сражается на других фронтах. Выстояв на Кубани, мы верили, что враг те
перь не пройдет нигде.
На Кубани я почти все время воевал на самолете под № 13, сбил на нем более дву
х десятков вражеских машин. Когда пришли новые «аэрокобры», я решил заме
нить свою на одну из них, более мощную по вооружению. Мою передали Степано
ву. Он не пожелал летать на «тринадцатой», и ему дорисовали 0. В первом же бо
ю его сбили. Сейчас на моей машине трехзначный номер, и мне приказали не на
зывать себя по фамилии, потому что немецкие истребители уже охотились за
мной. Попробовав представиться летчикам этой цифрой, я чуть не сломал се
бе язык. У ребят эта тарабарщина вызывала общий смех. «Нарисуйте мне сотк
у, Ч сказал я. Ч Я сотка, я сотка. Кратко и хорошо, не правда ли?» С тех пор я л
етал на самолете под №100.
...Как-то в начале июля меня подозвал к себе Погребной.
Ч Есть для тебя общественное поручение, Александр.
Ч Что, тренировать молодых летчиков? Ч пошутил я.
Ч Нет, дорогой. Завтра тебе надо быть в Краснодаре. Там начинается судебн
ый процесс над изменниками Родины. Послушаешь, потом расскажешь нам, что
там происходило.
Ч Сами бы поприсутствовали и лучше бы рассказали, Ч ответил я.
Ч Тебе, летчику, Герою, оно сподручней. Там представители из Москвы будут
. Алексей Толстой, говорят, прибыл.
Ч Писатель? Ч спросил я, хотя понимал, что речь идет именно о нем.
Ч Конечно.
Уж куда тут отказываться! На второй день я полетел на ПО-2 в Краснодар.
Здание, где происходил судебный процесс, окружала огромная толпа народа
. Меня провели в помещение через двор. Я очутился в комнате, где собралась
коллегия, представители общественности. Заседание еще не началось. Знак
омясь с присутствующими, я искал глазами Алексея Толстого. Его романы я ч
итал. «Петр Первый» вызывал во мне восхищение не только как художественн
ое произведение, изображавшее выдающуюся личность в истории России, но и
как свидетельство большого творческого, научного труда писателя.
В тесном кругу гражданских людей увидел рослого, полного человека в серо
м костюме, с покатыми плечами, чуть сутуловатого, с крупным лицом, седоват
ыми, обильными на затылке волосами.
Ч Познакомьтесь, Ч произнес кто-то, обращаясь к Толстому. Ч Летчик-гер
ой с нашего фронта.
Писатель обернулся ко мне, не изменив серьезного, даже немного угрюмого
выражения на своем лице. Он подал мне руку. Я назвал свою фамилию. Толстой
кивнул головой и продолжал прерванный разговор. Я стоял, слушал, смотрел
на него. Вскоре нас всех пригласили в зал заседаний.
Несколько часов мы слушали обвинительное заключение по делу военных пр
еступников, изменников Родины, действовавших в Краснодаре в дни оккупац
ии города немецкими войсками. Здесь впервые я постиг всю сложность событ
ий, которые разыгрывались в наших оккупированных городах, всю глубину па
дения отдельных людей, продавшихся врагу, услышал, какие тяжелые злодеян
ия творили гитлеровские офицеры и солдаты. Концлагеря, машины-душегубки
, рвы, заполненные расстрелянными стариками, женщинами, детьми... От этих с
трашных подробностей в жарком зале по спине пробегал мороз. Хотелось ско
рее идти в бой.
На скамье подсудимых я узнал учителя танцев, который в Доме офицеров обу
чал молодых военных, в том числе и меня. Среди замученных я услышал фамили
ю краснодарского врача, с дочерью которого я был знаком. Факты, предъявле
нные комиссией по расследованию злодеяний, потрясали своей неимоверно
й жестокостью. Приговор преступникам краснодарцы Ч те, кто был в зале и т
ам, за окнами, на улице, встретили бурными аплодисментами.
После суда нам, приглашенным на процесс, устроили здесь же, в этом здании,
обед. Когда все зашли в тесную комнатку, я снова обратил внимание на Алекс
ея Толстого. Он стоял мрачный, угнетенный. Усаживаясь, я взялся за спинку с
тула.
Ч Летчик, садись-ка тут, Ч услышал я. Толстой подзывал меня к себе.
Завязался разговор. Я задал ему несколько шаблонный, но законный вопрос:
почему литераторы так мало пишут об авиации? В то время действительно о л
етчиках-фронтовиках в литературе ничего серьезного, значительного ска
зано не было.
Ч Это верно, Ч согласился Толстой. Ч Но надо полагать, что это не потому
, что авиация не заслужила очерков, повестей, романов. Просто ее мало знают
наши писатели. Я считаю, что каждый воздушный бой истребителей Ч это неп
овторимое произведение военного искусства. Кто из нас, писателей, разбир
ается в нем? Никто. Ч Алексей Толстой все горячей увлекался темой нашей б
еседы. Ч Вот я читал в газете о том, что летчик во время боя неожиданно вып
олнил какой-то маневр, кажется, переворот, и это сразу изменило всю ситуац
ию. А что такое этот переворот? Каждый такой специфичный термин Ч это сли
ток опыта, мысли, энергии, заложенных в нем, а я не понимаю его. Мне нужно изу
чить ваше дело, прежде чем взяться писать о вас.
Он предложил выпить за летчиков, и все наполнили бокалы вином.
Возвращаясь домой, я думал над тем, что расскажу товарищам о процессе, всп
оминал все, что сказал Толстой. Да, если писатель не берется за тему, котор
ую он не знает, считая, что прежде ее нужно глубоко изучить, это говорит о е
го талантливости, о серьезном отношении к своему труду и к труду других.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162