..»
— Луговцов, Уговцов, Пугачов — что нам до того. Идем! — Радкевич дернул звонок.
Высокий, костлявый старик, с необычайно длинной и узкой бородой, осмотрев плечо, строго спросил:
— Давно?
— Пять минут назад, доктор.
— А в первый раз?
— Неделя. Немного меньше..»
— У вас теперь будет хронический вывих сустава. Как это произошло?
— Ребяческая шутка. Толкали друг друга.
Врач вправил руку, закурил сигаретку и возмущенно заговорил:
— Что за болван ремонтировал вас в первый раз? Почему не сделал перевязку? Почему не объяснил, от каких движений необходимо воздерживаться? Коновал, не медик!
У меня пересохло во рту:
— Так случилось, господин доктор, что медик ничего не мог сделать.
Луговцов, распушив свою потешную бороду, усмехнулся:
— Гм, даже в деревенской больнице найдется кусок марли... Где же это вы... толкали друг друга? Не в тюрьме ли?
Что я мог ответить? Оставалось молчать.
— Это надолго, — объяснил доктор. — Не остережетесь — вывих будет повторяться чаще... может быть, всю жизнь. Берегитесь! Не лазьте по деревьям, не поднимайте руку по прямой линии резко вверх, не разрешайте тянуть себя за руку вперед. Как это произошло в последний раз?.. В трамвай прыгали?
Мы с Толей удивленно переглянулись:
— Да, господин доктор... в трамвай. Луговцов удовлетворенно потер руки. Толя Радкевич спросил:
— Леонтий Александрович, если у моего друга рука будет часто выскакивать из сустава, не сможет ли он вправлять ее без помощи врача?
— Почему же нет? Только надо обладать большой силой воли. Есть простейший прием. — Доктор сложил правой рукой левую в треугольник и, крепко обхватиз ее пальцами повыше кисти, с силой повернул влево. — Трус, понятно, не в состоянии так сделать. Но я знаю одного старика столяра,—весело продолжал Луговцов, — у пего был вывих голени. Как напьется — давай откалывать гопака. Вдруг щелк! — и танцор на полу. Усядется, вытрет пот, кулаком загонит кость на прежнее место и опять пляшет.
Доктор натер плечо мазью, забинтовал... Оставалось одеться и распроститься. Вдруг он взял в руки стетоскоп и воскликнул:
— Стой! Стой!
Я всполошился. А что, если Луговцов потребует восемь... десять рублей?
— Но, господин доктор, у меня...
— Что, финансовый кризис?.. Эй, вы,—-обратился он к Радкевичу, — угомоните своего друга.
Доктор вертел меня, выслушивал и простукивал костяшками пальцев.
— Сколько раз людям твердили: лечиться надо во-время!— поморщился он. — Лекарства простые: мед, масло, яйца, солнце, воздух и вода.
— Господин доктор, вы правы: люди глупы. Почему бы им не переселиться с берегов Двины на молочные реки с кисельными берегами! Сколько я вам должен?..
Луговцов порылся в истрепанной записной книжке и, не обращая внимания на мои слова, сказал:
— Сегодня ко мне придет жена прокурора Ранце-вича. Предложу ей оплатить счет заключенного, бывшего гимназиста.
Мы с Толей опешили. В самом деле Мефистофель! Доктор заметил наши смятенные лица и, довольный произведенным впечатлением, рассмеялся.
— Что там не понять! На вас гимназическая блуза и ремень с пряжкой, ваш спутник — гимназист, значит, и вы им были. Меня называют гориллой —это вы, конечно, знаете. Какая же горилла не учует специфического тюремного запаха, пропитавшего вашу одежду!
Мы все еще не могли опомниться и робко переглядывались. .. Доктор удобно поместился в кресле.
— За что сидел? — спросил он и, не ожидая ответа, продолжал: — Окно выбил? В карман залез?.. Нет, должно быть, за политику. Ишь ты, от горшка два вершка, а уже в тюрьме побывал! Гм... десятка такому, должно быть, здорово пригодилась бы...
Вскочив на ноги, доктор в самом деле сунул мне В карман сложенную ассигнацию и взревел:
— Вон, бездельники! Не мешайте мне — сейчас придут дамы!..
Мы вышли на улицу.
— Ну, что нового в гимназии? — осведомился я.
— Нет, лучше расскажи о себе. — У Толи заблестели глаза.
Коротко рассказав о своей жизни в Лопатове, я спросил Толю о гимназических делах.
— Там все по-старому — гРереливание из пустого в порожнее, фразы, хвастовство. Новое разве то, что для актового зала купили большие портреты государя и государыни...
Мы подошли к огороженному зеленым забором старинному городскому саду. У ворот на выцветшей от дождей и солнца табличке еще виднелась надпись:
«Собакам и нижним чипам вход воспрещен». Обменявшись крепким рукопожатием, мы разошлись. У каждого была своя дорога.
Глава XII
Осталась одна дорога — в Рогайне.— На Могилевском рынке.— «Довольно, Букашка». — Так вот кто писал прокламацию. — В Витебск приехал царь.
Как бы встретить Соню Платонову? Она единственная, кому можно рассказать о печальных своих похождениях. Другого человека, более близкого, в Витебске нет. Есть, правда, дядя Давис, но нужно действовать с оглядкой, чтобы шпиков обвести вокруг пальца. Может, Соня разыщет дядю и передаст ему поручение арестованного студента... Ничего больше не придумаешь. А что, если пройтись мимо ее дома — неужели она не выглянет на улицу?
Ах, ведь сегодня большой базарный день! Соня обязательно пойдет на Могилевский рынок за провизией. Если хорошенько поискать, ее можно там встретить. По дороге на рынок раздумался о дальнейшей своей судьбе. Да, жизнь не балует меня. Ну что ж, придется отступить до поры до времени. Пока возвращусь домой, в Рогайне.
Работа в поле меня не привлекала. Не то чтоб я был ленив: когда наступала пора пахоты или жатвы, мне и в голову не приходило отлынивать. Но дела по хозяйству не клеились. Бывало, точу-точу косу и в конце концов бегу к деду, чтобы тот еще провел точилом. Запрягу лошадь, плуг идет боком — опять к деду:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139