Кого я натравил на Альфонса? Что они придумали? Но я не только не был способен оправдываться — я не мог даже словечка вымолвить. А известно, молчание —знак согласия.
— Ну что ты молчишь, Букашка? Нечего сказать, а? Значит, отец уже знает, что меня прозвали Букашкой!
— Подожди, подожди... — взволновался дедушка.— Что за шкворень? Откуда ему взять такую штуку? Да и где ему напугать этакого бычка!
Мне бы рассказать все по порядку, по я был ошеломлен и испытывал такое ощущение, будто меня сунули в горячую печь вместо каравая хлеба. Поэтому я ни с того ни с сего выпалил:
— Я виноват только, что шапку испортил!
— Что за шапка?
Пришлось показать шапку и услышать от отца слова, из которых следовало, что мое место в тюрьме, с каторжниками. Даже у дедушки не хватило духу защитить меня.
Позднее, вспомнив обо всем, мне казалось, что он хотел заступиться, но его сразило известие о том, что Шуманы не отсрочили долга. Решение отца было скорым и твердым.
— Никуда больше не пойдешь, раз не умеешь вести себя как следует. С завтрашнего дня сиди дома за печкой.
Наступило утро, дождливое и хмурое. Я тихонько Поднялся и собрал свои книги. Отец еще спал — его работа в Фанькове закончилась. Боясь, как бы меня не задержали, я выскользнул за дверь и без завтрака, без кусочка хлеба в кармане пустился в путь.
Потом дедушка ругал меня за это. Может быть, он был прав, но разве я мог поступить иначе? Ведь я хотел учиться, хотел стать образованным человеком!
Я шел не обычной дорогой, которая петляла меж хуторов колонии Рогайне, а напрямик через поля и рощи, чтобы сберечь силы; шел по Варесскому болоту, где уже много недель горел торф и во тьме мерцали красные языки пламени. Я слышал, что даже взрослые избегают этих мест, где якобы блуждают злые духи. Я миновал сарай Зудрагов, который одиноко, как огромный призрак, темнел на голом лугу и о котором тоже ходила дурная слава. Прошел мимо Загожского кладбища, где даже летом в полдень, как говорили, слышатся странные песни и бродят великаны в белых саванах. Скрывать нечего, страх не раз закрадывался в мое сердце. Как я жалел, что ребята Зильвестров жили от нас далеко — на другой стороне Рогайне!
В пути решил повторить басню Крылова. Сначала про себя, а потом спохватился: ведь вслух можно основательнее заучить. Чем дальше шел, тем громче кричал. Это было выгодно вдвойне: во-первых, не так страшно и как будто теплее, а во-вторых, рот все время занят, о еде не думается.
Зато в школе меня ожидал большой успех, когда начали читать наизусть басню «Мартышка и Очки». Троих учеников учитель поставил на колени, еще троих отодрал за уши. А я звонко отбарабанил басню от начала до конца. Митрофан Елисеевич потирал руки от удовольствия и даже сказал, что я декламирую, как настоящий артист. Никогда в жизни не видел я артистов и все же обрадовался, решив, что сни не похожи на простых смертных. Нечего удивляться, что так хорошо сошло: эту басью я повторил по дороге самое малое раз пятьдесят.
Учитель спросил меня, чего бы я хотел. Как жаль, что я не обдумал ответа... Мне бы попросить книгу для чтения — у нас на троих учеников приходилась одна книга. А я показал пальцем на Афа-
насия Шмуратку и тут же осекся. Разве жалоба поможет? Этакий разбойник возьмет да прибьет так, что и не поднимешься. Но молчать нельзя, а голова пуста, со» всем пуста, и я сказал со вздохом:
— Прошу перо...
Наступила первая перемена. Афонька Шмуратка, тупо улыбаясь, приближался ко мне... Я бросился к двери, перескакивая через парты, и вылетел во двор. Во вторую перемену мне не повезло: я так проголодался и устал, что даже опасность не придала резвости моим ногам. Шмуратка прижал меня к столу и стал медленно сгибать в колесо — на этот раз ему некуда было спешить.
Андрюша Добролюбов двинулся ко мне на помощь, но Альфонс, растопырив свои толстые руки, загородил ему дорогу. Как неуклюжий медвежонок, завозился он с Андрюшей и помешал ему выручить меня. А Алеши Зайцева и Яши Ходаса, как назло, не было в классе.
Вдруг мне пришла в голову великолепная мысль, и я закричал:
— Дам тебе медового дерева!
Шмуратка согнул меня еще несколько раз, потом, отпустив, спросил, что это за медовое дерево. Я отвел его в сторону и, вытащив кусочек паслена, велел пожевать.В наших местах паслен попадается редко, и потому вряд ли кто из школьников знал о нем. О Шмуратке и говорить нечего.Афонька взял у меня веточку, недоверчиво повертел ее, затем понюхал и неуверенно спросил, не умирают ли от этого. Вместо ответа я сунул в рот кусочек паслена и стал его грызть. Афонька покачал головой, но поддался соблазну и начал, как кролик, грызть веточку паслена.
Ого, сладко! Афонька зажмурился и спросил, не дам ли я ему еще несколько кусочков.Я объяснил, что эти веточки очень дорогие, присланы из-за границы. Но, так как Афонька неплохой парень, я согласен дать ему целых три, только с одним условием: Афонька проделает с Альфонсом Шуманом то же самое, что со мной, — согнет его в колесо так, чтобы тот раз десять заорал. Сначала Шмуратка и слышать ничего не хотел: Альфонс, оказывается, обещал ему хлеба с медом, а он не дурак, чтобы отказаться.
Наконец я убедил его, что можно получить двойную выгоду, если сгибать самого Альфонса до тех пор, пока тот не отдаст весь хлеб с медом.Шмуратка поблагодарил за совет и очень обрадовался. Но тут перемена кончилась, пришлось ждать следующей.
Думаю, что за все время существования школы не бывало подобного события. Оно произвело впечатление совершенно такое же, как если бы в класс внезапно вошел человек без головы или если бы мы с Шуманом обнялись и расцеловались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139