У этой кухарки был сын... Силенциум! Вот Мар-меладова и хотела отвоевать стипендию для сына своей кухарки. К сожалению, госпожа Мармеладова была очень скупа, потому стипендию присудили любимцу Веры Константиновны. Но вот собачонке конец... Она околела еще в январе прошлого года, и теперь ее косточки покоятся под яблоней в саду дачи.
Я старался быть спокойным:
— Помилуйте, как же я получил стипендию во второй половине прошлого года?
— Ну, тогда еще были живы воспоминания о милом песике. После смерти он некоторое время был хозяйке еще милее, чем живой. Я хорошо помню: Чибур-Золото-ухина очень хотела, чтобы комитет помощи присудил вам, кроме платы за учение, еще несколько десятков рублей на жизнь.
— Ну что ж! — Я принужденно засмеялся. — Значит, в эту зиму получу не только деньги на учение, но и лишних несколько десятков рублей...
— Силенциум! — Пузыкин поднял палец. — Но у нее есть Фифи... Такой маленький щеночек с веселыми глазками и розовыми лапками. Он вытеснил покойного Боба из сердца своей госпожи. Жаль, что ваш дядя не может вытащить Фифи из какого-нибудь стока...
Я молчал: что тут скажешь?
Вдруг Пузыкин снова заговорил таинственно:
Дайте мне полтинник — я открою вам еще что-то.
Я бросил на стол три серебряные монеты.
— Трижды силенциум... Я вам открою большую государственную тайну. Знаете, от попечителя Вилен-ского учебного округа получен циркуляр...
— Разве Вильно не занято немцами?
— Не иронизируйте. Вот именно потому, что Вильно заняли немцы, наш попечитель был вынужден со всей канцелярией перебраться в Минск. Итак, получен циркуляр строго следить, чтобы стипендии не присуждались таким, кто со временем может оказаться врагом отечества. Например, детям фабричных рабочих — ни в коем случае. Ну, а вы как немец... Боюсь, как бы вас не зачислили в число врагов отечества.
— Я — немец? Чудеса! Я же настоящий латыш! Послушайте, мой отец на фронте в Галиции...
И я взволнованно начал объяснять: латышские батальоны героически сражаются на берегах Даугавы... латышскую землю опустошила война... На улицах Витебска на каждом шагу можно встретить беженцев из Латвии...
Пузыкин насупился. И немцы и латыши по вероисповеданию лютеране. Разве «дамский комитет» будет углубляться во все подробности географии...
Стало так горько, я замолчал.
— Силенциум!—Делопроизводитель, казалось, о чем-то думал. — Дайте мне еще полтинник.
Я высыпал на стол всю мелочь.
— Было бы очень хорошо, если бы вы посещали уроки православного священника. Я тогда постарался бы вас прославить в высших гимназических сферах как большого патриота...
Я вскочил возмущенный:
— Верните мне обратно мои деньги!
— Хорошо, хорошо, я вижу, что вам это не по вкусу. Ничего, пусть деньги останутся у меня. Я напишу вам прошение... Потом добавите мне еще один рубль. Но я постараюсь все изобразить как на картинке. Нет ли у вашего отца георгиевского креста?
— Не знаю... Вот уже много педель от отца нет писем. Может быть, заслужил деревянный крест.
— Э, кто там будет проверять! Напишу, что у отца два георгиевских креста и две медали.
Спустя три недели после разговора с Пузыкиным я получил извещение, что «дамский комитет» все-таки присудил мне пятьдесят рублей, так что предстоит достать самому пятнадцать рублей.
Где их взять? Кто мне их даст?Я снова ходил по улицам, глядя на всех злыми, голодными глазами, строил, разные планы, из которых ни один не был осуществлен.
Падал мокрый снежок; я шел, глубоко втянув голову в воротник; шел не глядя, только чтобы идти, так как не мог иначе справиться с мрачным настроением. Тут меня кто-то схватил за плечи и встряхнул. Дядя Давис! Я окинул его пытливым взглядом: у него на одной ноге был сапог, на другой калоша.
— Дядя Давис, — удивился я, — в твою черную бороду вплелись серебряные нити!
Дядя засмеялся:
— Если только несколько нитей — так это пустяки. Она могла совсем поседеть.
Тут я узнал, что он накануне вернулся с фронта, с рытья траншей, куда его так неожиданно отправили.
— Мое бегство — это пустяки!—усмехнулся дядя.— Измучили они меня, дьяволы, ни за что ни про что. А вот люди с фронта начинают бежать, притом с винтовкой в руках... Ничего, наши бороды скоро перестанут седеть, но зато у богачей они побелеют до единого волоска!
Я рассказал ему о моих бедах и о переменах в собачьем царстве.
Давис рассердился:
— Жаль, что мне так напакостили этими траншеями! А то летом поступил бы хоть на неделю к этой сумасшедшей старухе, к Чибур-Золотоухиной. Спас бы мамзель Фифи... не пришлось бы тебе ломать голову.
— То есть как это — спас бы? — спросил я недоверчиво. — Разве у этой госпожи все собаки обязательно падают в яму?
Дядя громко и весело рассмеялся:
— Ты думаешь, Бобик сам решил утопиться? Как же, дожидайся... Его нелегко было дотащить до края стока.
С большим изумлением слушал я рассказ дяди Дависа. Его злило, что этому собачьему выродку Бобику, который даже разучился лаять, постоянно готовя?
завтраки и обеды по специальным рецептам. Однажды этот дармоед попал под руку — дядя схватил его за Шиворот и бросил в воду, так что по воде пошли круги. В этот момент старая помещица начала взволнованным голосом звать своего щенка. Дядя вытащил его — не то госпожу хватил бы удар: кто тогда заплатил бы за работу?
Мы с ним посмеялись и разошлись. Но не успел я свернуть в переулок, как за моей спиной снова послышались шаги.
— Роберт, я забыл тебе пожать руку.,, Сам знаешь за что. Альма здорово учится. Зайди к нам когда-нибудь...— И тихо добавил: — Возможно, через некоторое время я смогу тебе помочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139