..
Тетушка лукаво усмехнулась:
— Что поделаешь со взрослым человеком! Вбил себе в голову, что так лучше.
— Тебе же нравилась его борода?
— Нравилась.
— Нет, тетя Лиене, здесь что-то не так... Голод заставил?
— Ну, не голод... Заболел старый друг. Разве ты не продал бы последнюю рубашку ради спасения друга?
— Конечно. А кто купил бороду?
— Театральный парикмахер. Заплатил большие деньги.
Когда я подкрепился, тетушка предложила мне отдохнуть, пока не вернется Давис.
— Где он сейчас работает?
— Столяром на табачной фабрике.
— Наверное, с фабрики не берут на военную службу? Тетушка засмеялась:
— Не знаю. Давис плох стал... сердце у него больное с той поры, как гоняли в Двинск рыть траншеи.
Весной в самую распутицу пролежал две недели. Боялись, не встанет.
— Значит, не было бы счастья, да несчастье помогло,— понимающе сказал я.
— Что за счастье?
— На фронт не заберут.
— Ах, вот оно что!—Тетушка вздохнула. — Давис сам так и рвется в армию.
Я с недоверием взглянул на пес.
— Дядя хочет идти в армию? Мет, не верится. Ведь царское правительство обанкротилось...
— Чего там спорить! Снимай башмаки и ложись на дядюшкину кровать! — решительно предложила тетя.
— Тетушка Лиене, — замялся я, — не обижайся... Не удобно брать что-нибудь обратно из гостинца, но так уж вышло... Заверни в газету пару лепешек!
— В наше время самое приличное — разделить последний кусок с тем, у кого ничего нет. Куда пойдешь?
— На свою бывшую квартиру. Недалеко — в Двинском переулке. Там у меня кое-какой хлам. Перенесу сюда.
Провожая меня, тетушка сказала:
— Живем в такое время, что не каждого человека сразу впустишь в дом. Поди узнай, зачем он явился,..— Она запнулась.
— Понимаю.
— Стукни два раза,вон в то окно, вот так... — Она постучала согнутым пальцем. — Тогда будем знать, что пришел свой. Не подумай чего плохого — время беспокойное.
Я вышел, радостно вдыхая знакомые запахи городской окраины.Во дворе Таракановых играли дети. Им посчастливилось найти моток проволоки. Теперь одни строили телеграф, другие делали гвоздики.
Внимательно вглядевшись в их лица, я заметил Франю. Она сосредоточенно втыкала в кучу песка кусок проволоки:
— Фаблицная тлуба!
Я хотел было направиться к ней, но меня схватили за рукав.
Обернулся —Глаша, девочка Таракановых.
— Роберт Петрович, уходите!
— Здравствуй, Глаша! Почему ты меня гонишь? Я хотел поговорить с Франей.
Глаше не было и двенадцати лет, но ее глаза смотрели с необычной серьезностью, как у взрослого человека. Без тени улыбки она потянула меня в сторону.
— Что случилось?
— Роберт Петрович, пани Ядвига умерла...
— Умерла?!
— Тс-с-с, тише! — заволновалась Глаша. — Она умерла, когда распускались листья на деревьях. Владека взяла к себе тетя-полька, а Франю — моя мама. Франя— моя сестричка. Она очень плакала. Мы боялись, что и она умрет. Теперь не плачет, начала играть. Не спрашивайте ее про Владека и про пани Ядвигу.
— Хорошо, хорошо! Я принес лепешки. Можно ей дать?
— Потом. Идите в комнату, скоро мама вернется.
Я поднялся к Таракановым. Сердце сжала тоска. В ушах звучали молитвы пани Ядвиги...
Глава XXII
Человек — кремень, — Тайное собрание. — Чертик из коробочки. — «Так нужно».
Дядя Давис спокойно сел в лодку, широко раскинул ноги и добродушно улыбнулся:
— Ну, столкни-ка, молодец, кораблик с барином в воду... потом не сплошай: прыгай сам на палубу.
Я напружинился, надул щеки... вскоре с меня закапал пот. Лодка въелась в гравий — и ни с места. О да, я бы кряхтел, пыхтел, но проклятая лодка все-таки закачалась бы на волнах! Вдруг сильные руки обхватили меня сзади — когда только успел дядя выскочить на берег?— я заплясал ногами в воздухе и... медленно опустился в лодку. Затем толчок, рывок — прошуршал .гравий, булькнула вода, и дядя, забирая весла, рассмеялся.
— Воспитывали старика и голодом и холодом, однако уже третий раз выручает племянника.
— Если по-честному сосчитать, может быть, сотый... — Я краснел и заикался.
— Не спорь! Помню хорошо — только третий. Первый: когда ты с топором подпрыгивал над березовой плахой; второй: когда поздней осенью притащил тебя, обессиленного, на плечах домой. Теперь третий...
— Нет, ошибаешься! — возразил я запальчиво.— И плаху я бы расколол сам, и домой притащился бы, и лодку сдвинул... Нет, первый раз ты меня спас, уговорив родителей отдать в школу, второй раз...
— Как тебе нравится Даугава? — решительно прервал мои излияния дядя, сильными взмахами весел направляя лодку на середину реки. — Катался небось?
В городе неподалеку от моста через реку лодочники перевозили пассажиров — за копейку с человека. Как-то, разбогатев, я без особой надобности переезжал с одного берега на другой, пока не истратил целого гривенника. Очень уж заманчиво было прокатиться по серебристым волнам матушки Даугавы, как мы называли Двину. Однажды неожиданно затесался в компанию гимназистов и гимназисток. Поездка была чудесной; но кончилась для меня крахом. Путешественники пристали к берегу, невдалеке виднелся белый киоск. Гимназисты накупили угощения: пирожных, лимонада, мороженого... Из-за пустого кошелька пострадала моя голова: она внезапно и спешно была объявлена больной. Уф, трещит, как у турецкого султана Абдул-Гамида II, которого младотурки свергли с престола... Домой я вернулся пешком, страшно устав, проклиная все кондитерские на свете...
Дядя поднял весла. Течение было чуть заметно. Лодка едва покачивалась на воде, за спиной остались белокаменные стены монастыря и высокие трубы льнопрядильни «Двина». Слева виднелся большой железнодорожный мост линии Витебск — Жлобин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139