ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Я тщательно свернул его мехом вверх и положил на свободную табуретку.
— Валенки получите через полчаса, не позже. Крысов проговорил еще что-то... Но я уже не слушал, устремившись прочь из чуланчика.
В четвертом бараке я выпросил лапти у одного старичка. Переобулся, связал валенки лыком и попросил:
— Снесите, пожалуйста, в контору!
Вошел Михаил Михайлович. Тесно прижавшись к нему, я начал рассказывать о происшествиях дня. Вскоре старичок вернулся с валенками, полушубком и записочкой, на которой синим карандашом были выведены жирные буквы:
«Крысов поданную милостыню обратно не берет».
Молча стоял я с запиской, пока ее не взял. Дударь. Прочитав, Михаил Михайлович забасил:
— Что вы нервничаете? Надевайте то и другое...
— Противно...
— Глупец! Думаете, рабочие в Лопатове мало ему добра накопили? Хитрый прохвост, умеет ловить на удочку. Вы не поддались... Это хорошо.
Стали возвращаться рабочие. Ефремка, мой ровесник, весело воскликнул:
— Паныч пришел! Сегодня вечером расскажите нам что-нибудь из науки.
Допоздна, до самой полуночи, я рассказывал о Солнце и Луне, о бесчисленных созвездиях Вселенной,
Глава IX
Прокламация. — Погоня. — Первый допрос. — В волостном правлении.
Я решил как следует выспаться и отправиться в путь. В Рогайне — куда же еще! Внезапно меня потрясли за плечо... А, это Ефремка. В руках у него какой-то листок.
— Паныч, прокламация!
— Прокламация?
Меня это потрясло, как удар грома в новогодний вечер. Прокламацию я впервые видел в Витебске, на квартире у мастера Янкина. Но здесь...
Рабочие в бараке только еще просыпались. Во всех уголках гудение, ропот... Кто-то крикнул:
— Кто умеет громко читать?
— Запри дверь! Дай бумагу панычу! .. Ефремка, ты поглядывай, чтоб никто не подкрался!
Я вскочил на табуретку. В мозгу горела только одна мысль: листовка дошла до Лопатова... А что такое Лопатово? Заброшенная глухомань. Я громко читал прокламацию, в которой был горячий призыв к народу: долго ли ты будешь терпеть тяжкий гнет? Долой самодержавие! Долой империалистическую войну!
В это утро рабочие собирались на работу шумнее, веселее, как-то свободнее. Некоторые, выходя из барака, размахивали руками, как солдаты в строю.
Про себя я еще раз прочитал прокламацию. Она была написана от руки четким почерком и напечатана на гектографе. Некоторые слова вышли бледно. Но заглавное «Д», это стройное «Д», меня смущало. Я готов был поручиться, что с тем, кто писал листовку, учился вместе: не теперь, не в эту зиму, а раньше. Конечно, в почерке писавшего многое изменилось, и все же я мог поклясться, что когда-то видел это «Д».
За спиной раздался шепот:
— Супь потихоньку под чайник... Мы листовку в село доставим...
Разошлись последние рабочие; пора было отправляться и мне. Я забежал к Дударю, поговорил с ним. Потом быстро собрался в дорогу. До Рогайне путь не близкий — верст около тридцати. Вскинув на плечи
вещички, я простился с четвертым бараком и Лопатовом.Дул ветерок. Мелкие вихри снега рассыпались под ногами. Когда дорога свернула в лес, потеплело и легче стало идти.Внезапно позади раздалось цоканье копыт. Не ожидая ничего дурного, я сошел с дороги в снег, чтобы пропустить всадников. Но те тоже остановились, и я увидел перед собой стражников. Один из них воскликнул:
— Это он и есть! Стой!
Я и так стою. Чего еще хочет от меня стражник? В это мгновение спину обжег удар плети.
— Марш обратно!
— Как это... что за...
— Молчать! — На этот раз удар плети пришелся по уху.
Старший стражник гарцевал впереди. Ошеломленный, я следовал за ним, сзади ехал стражник помоложе.
Старший иногда одергивал коня, и тогда из-под конских копыт мне прямо в лицо летели комья мерзлого снега. Но порой он пускал коня рысью, и плеть снова извивалась по моей спине:
— Бегом, бунтовщик! Что рот разинул! Марш вперед, волчонок!
Как ни ускорял я шаги, но не мог поспеть за конем. Подвернулась нога, и я растянулся на снегу...
— А, негодяй, фокусничать будешь! — Удары сыпались на спину, на голову, на ноги...
Шатаясь, я поднялся. В горле хрипело, грудь вздымалась, ноги подкашивались... Через несколько шагов с плеч свалились в снег вещи — ну, теперь пропали. В них белье и книги — алгебра, геометрия, рассказы на французском языке, Вейденбаум...
Старший заорал:
— А, листовки побросал? Поднять! Так легко ты, птенчик, от нас не отделаешься!
И опять нагайкой по спине...
На лесной тропинке показался воз с дровами. Увидев, как расправляются со мной стражники, возница заорал:
— Эй, мясники, чего вы с живого человека шкуру сдираете?
Стражник обернулся к смельчаку. Это был однорукий инвалид, очевидно вернувшийся с фронта. Молодой стражник, свирепо вращая глазами, погрозил плетью:
— Ну, ты мне!
— Что «ты мне»!.. Соли на хвост насыплешь? Вишь, харю отъел... На фронт поезжай, чертов сын!
Молодой стражник хотел что-то грозно прорычать, но безрукий, дерзко усмехаясь, распахнул шинель. На груди сверкали три «Георгия» и медали.
— Как ты смеешь, подлая твоя душа, мальчишку бить? Дезертир! На фронте свою доблесть покажи, пугало огородное!
Стражник все ворчал, но старшой оборвал его:
— Молчи, Кирилл! Инвалид не унимался:
— Поезжай, Кирилл, на фронт! Только возьми с собой штанов побольше. Эх ты, тыловой вояка... — Вдруг он показал рукой на кусты и произнес с ударением:— Если они это узнают, тогда... сам бог тебя не спасет. .. они тебе такую музыку сыграют... такую...
Кирилл моргал оловянными глазами и тяжело дышал. Старшой прикрикнул на него:
— Ну ты... сосунок, поезжай вперед!
Ко мне вернулось хладнокровие. Грозная полиция потеряла свою уверенность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
— Валенки получите через полчаса, не позже. Крысов проговорил еще что-то... Но я уже не слушал, устремившись прочь из чуланчика.
В четвертом бараке я выпросил лапти у одного старичка. Переобулся, связал валенки лыком и попросил:
— Снесите, пожалуйста, в контору!
Вошел Михаил Михайлович. Тесно прижавшись к нему, я начал рассказывать о происшествиях дня. Вскоре старичок вернулся с валенками, полушубком и записочкой, на которой синим карандашом были выведены жирные буквы:
«Крысов поданную милостыню обратно не берет».
Молча стоял я с запиской, пока ее не взял. Дударь. Прочитав, Михаил Михайлович забасил:
— Что вы нервничаете? Надевайте то и другое...
— Противно...
— Глупец! Думаете, рабочие в Лопатове мало ему добра накопили? Хитрый прохвост, умеет ловить на удочку. Вы не поддались... Это хорошо.
Стали возвращаться рабочие. Ефремка, мой ровесник, весело воскликнул:
— Паныч пришел! Сегодня вечером расскажите нам что-нибудь из науки.
Допоздна, до самой полуночи, я рассказывал о Солнце и Луне, о бесчисленных созвездиях Вселенной,
Глава IX
Прокламация. — Погоня. — Первый допрос. — В волостном правлении.
Я решил как следует выспаться и отправиться в путь. В Рогайне — куда же еще! Внезапно меня потрясли за плечо... А, это Ефремка. В руках у него какой-то листок.
— Паныч, прокламация!
— Прокламация?
Меня это потрясло, как удар грома в новогодний вечер. Прокламацию я впервые видел в Витебске, на квартире у мастера Янкина. Но здесь...
Рабочие в бараке только еще просыпались. Во всех уголках гудение, ропот... Кто-то крикнул:
— Кто умеет громко читать?
— Запри дверь! Дай бумагу панычу! .. Ефремка, ты поглядывай, чтоб никто не подкрался!
Я вскочил на табуретку. В мозгу горела только одна мысль: листовка дошла до Лопатова... А что такое Лопатово? Заброшенная глухомань. Я громко читал прокламацию, в которой был горячий призыв к народу: долго ли ты будешь терпеть тяжкий гнет? Долой самодержавие! Долой империалистическую войну!
В это утро рабочие собирались на работу шумнее, веселее, как-то свободнее. Некоторые, выходя из барака, размахивали руками, как солдаты в строю.
Про себя я еще раз прочитал прокламацию. Она была написана от руки четким почерком и напечатана на гектографе. Некоторые слова вышли бледно. Но заглавное «Д», это стройное «Д», меня смущало. Я готов был поручиться, что с тем, кто писал листовку, учился вместе: не теперь, не в эту зиму, а раньше. Конечно, в почерке писавшего многое изменилось, и все же я мог поклясться, что когда-то видел это «Д».
За спиной раздался шепот:
— Супь потихоньку под чайник... Мы листовку в село доставим...
Разошлись последние рабочие; пора было отправляться и мне. Я забежал к Дударю, поговорил с ним. Потом быстро собрался в дорогу. До Рогайне путь не близкий — верст около тридцати. Вскинув на плечи
вещички, я простился с четвертым бараком и Лопатовом.Дул ветерок. Мелкие вихри снега рассыпались под ногами. Когда дорога свернула в лес, потеплело и легче стало идти.Внезапно позади раздалось цоканье копыт. Не ожидая ничего дурного, я сошел с дороги в снег, чтобы пропустить всадников. Но те тоже остановились, и я увидел перед собой стражников. Один из них воскликнул:
— Это он и есть! Стой!
Я и так стою. Чего еще хочет от меня стражник? В это мгновение спину обжег удар плети.
— Марш обратно!
— Как это... что за...
— Молчать! — На этот раз удар плети пришелся по уху.
Старший стражник гарцевал впереди. Ошеломленный, я следовал за ним, сзади ехал стражник помоложе.
Старший иногда одергивал коня, и тогда из-под конских копыт мне прямо в лицо летели комья мерзлого снега. Но порой он пускал коня рысью, и плеть снова извивалась по моей спине:
— Бегом, бунтовщик! Что рот разинул! Марш вперед, волчонок!
Как ни ускорял я шаги, но не мог поспеть за конем. Подвернулась нога, и я растянулся на снегу...
— А, негодяй, фокусничать будешь! — Удары сыпались на спину, на голову, на ноги...
Шатаясь, я поднялся. В горле хрипело, грудь вздымалась, ноги подкашивались... Через несколько шагов с плеч свалились в снег вещи — ну, теперь пропали. В них белье и книги — алгебра, геометрия, рассказы на французском языке, Вейденбаум...
Старший заорал:
— А, листовки побросал? Поднять! Так легко ты, птенчик, от нас не отделаешься!
И опять нагайкой по спине...
На лесной тропинке показался воз с дровами. Увидев, как расправляются со мной стражники, возница заорал:
— Эй, мясники, чего вы с живого человека шкуру сдираете?
Стражник обернулся к смельчаку. Это был однорукий инвалид, очевидно вернувшийся с фронта. Молодой стражник, свирепо вращая глазами, погрозил плетью:
— Ну, ты мне!
— Что «ты мне»!.. Соли на хвост насыплешь? Вишь, харю отъел... На фронт поезжай, чертов сын!
Молодой стражник хотел что-то грозно прорычать, но безрукий, дерзко усмехаясь, распахнул шинель. На груди сверкали три «Георгия» и медали.
— Как ты смеешь, подлая твоя душа, мальчишку бить? Дезертир! На фронте свою доблесть покажи, пугало огородное!
Стражник все ворчал, но старшой оборвал его:
— Молчи, Кирилл! Инвалид не унимался:
— Поезжай, Кирилл, на фронт! Только возьми с собой штанов побольше. Эх ты, тыловой вояка... — Вдруг он показал рукой на кусты и произнес с ударением:— Если они это узнают, тогда... сам бог тебя не спасет. .. они тебе такую музыку сыграют... такую...
Кирилл моргал оловянными глазами и тяжело дышал. Старшой прикрикнул на него:
— Ну ты... сосунок, поезжай вперед!
Ко мне вернулось хладнокровие. Грозная полиция потеряла свою уверенность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139