— На кого ты похож! Точно из гроба встал! Садись скорее... Где пропадал? Мы тебя так ждали! — принялась она меня бранить.
— Кто мог меня ждать?
— Разве тебе больше деньги не нужны?
Деньги... Был ли в моей гимназической жизни хоть один день, когда бы я о них не думал и не гнался за ними?
— Вот... — Соня протянула мне небольшой пакетик. — Пересчитай: здесь двадцать рублей, и напиши мне расписку.
Я смотрел на маленький пакетик со страхом, точно и» него вот-вот закапает кровь.
— Глупый! — начала сердиться Соня. — Почему ты не пришел в тот вечер?
Кто-то постучал в дверь. Я вскочил и пригляделся к входившему. Боже милостивый, да это Тихон Бобров! Невольно насторожился, вспомнив прежние его выходки. Но передо мной стоял юноша, почти взрослый и, как уверял Вася Уголез, хороший товарищ. Все-таки раз встретился с Тихоном — будь начеку. Даже здороваясь и прощаясь, берегись его шпилек.
Тихой внимательно ощупал меня глазами. Я ждал — вот-вот он скажет: «А помнишь?» Нам было что вспомнить из аничковских времен. А Тихон прищурился, его густые брови сошлись у переносицы. Никогда не думал, что у этого забияки такие всевидящие глаза. Но взгляд его не был похож на взгляд Хорька, господина Лусиса или Олиного жандармского офицера. На меня пристально смотрели честные глаза, в которых я, однако, уловил насмешливый огонек. Мне хотелось прикрыть руками начищенные до блеска пуговицы своего потрепан-
него гимназического костюма. Они, только они могли вызвать этот насмешливый огонек. Тихон крепко пожал мне руку, посмотрел на пакетик с деньгами и отрывисто заговорил:
— Соня уже рассказала? Нет? Эти деньги собраны молодыми рабочими, которые хотят учиться. Вася Уголев как-то говорил мне. что ты в этом деле мастер: очень уж хорошо спасаешь маменькиных сынков от двоек. Попробуй-ка мае поучить. Начнем с арифметики, а потом историей России займемся.
Он дал мне программу: русский язык, история, география, арифметика, белорусский язык... Я чуть не вскрикнул:
— Белорусский язык? Тихон пожал плечами:
— Чему удивляешься?
Вопрос Тихона смутил меня: действительно, ведь мы жили в Белоруссии. Но кто из гимназистов смел об этом заикнуться? Официально Витебская губерния числилась губернией Западного края. Я вспомнил, как Антоша Раеикий декламировал белорусские стихи, а один гимназист-старшеклассник сказал ему:
«Чего ты там лопочешь, как мужик с Пинских болот? Убирайся, чтоб духу твоего не было!»
И вдруг оказывается, есть молодежь, которая хочет изучать белорусский язык!
Тихон куда-то спешил — по крайней мере, он так сказал. На прощание он дружески улыбнулся Соне, а мне буркнул:
— Ночью какие сны Букашке снятся? Чиновничья кокарда или фольварк с тремя конями и десятком коров? На большее вряд ли он осмеливается?
Я вспылил. Вскочил со стула... Соня схватила меня ва рукав:
— Садись, Букашка... А ты, Тихон, брось дурную привычку размахивать деревянной саблей. Нарвешься когда-нибудь на силача — без зубов останешься. Да и Роб уже не прежняя Букашка. — Она заставила меня сесть на стул и, улыбаясь, сказала: — Не ершись, успокойся. .. Ну и волчонок!
Тихон ушел. Соня налила мне стакан горячего чаю и как бы между прочим заметила, что Тихон уже не уче-
ник, а хороший наборщик. В типографии его любят. Он вот и собрал молодых рабочих и работниц, которые хотят учиться. Но этим нельзя нигде хвастать. Соня за меня поручилась — ведь на Волчонка она может положиться. Я удивился: почему это надо по секрету учить арифметику или историю?
— Эх, Букашка, — сказала Соня,— как мало ты в своей гимназии узнал о жизни! Хозяева не любят, когда их рабочие учатся.
— Соня, если бы ты могла понять, как надоела мне гимназия! Должно быть, недолго выдержу... — задумчиво ответил я.
Глупости! Мы должны учиться сколько возможно. Помнишь Яшу Ходаса, маленького Яшу Ходаса, которого так мучил батюшка Онуфрий? Он работает в волостном правлении помощником писаря. Достает книги и учится. Думаю, вряд ли у него меньше знаний, чем у тебя. Не горюй, Роберт! Вноси плату за учение и учись.
Прощаясь, Соня задержала мою руку:
— Послушай, Роберт, ты жил все время словно волчонок — голодный, преследуемый, гонимый. И вид у тебя иногда, как у волчонка. Вот познакомлю с нашими девушками и парнями, и назовем тебя Волчонком. Только смотри не проговорись в гимназии! Никто не должен знать этого! Ты будешь учить нас арифметике... но и сам со временем кое-чему научишься у нас. И не вздумай бросать гимназию! Пока тебе денег хватит.
Но деньги молодых рабочих мне уже не помогли, хотя я решил не откладывая заплатить эти несчастные пятнадцать рублей. По дороге домой я встретил Толю Радкевича: он ходил взад и вперед по мосту через Двину, не замечая, что лицо его сечет холодный дождь со снегом. Он даже не поднял воротника.
— Ты что? Хочешь схватить воспаление легких? Так это легко устроить — поплескайся в проруби на Двине!
— Э, чепуха! — Радкевич махнул рукой. — Хочу остыть... Знаешь, как раскалил меня наш либеральный директор Иван Романович Неруш? Счастье еще, что я тебя не втянул.
С недоумением уставился я на Толю. И у него тайна! Попросил рассказать потолковее, что случилось.
— Видишь ли, три недели назад из Вологодской губернии поступил к нам Сима Башмаков. Он сказал: «У вас тут сонное царство. То ли дело в Вологодской губернии! Там ученики хотя бы издают писанные от руки журналы». Мы посовещались: почему бы и нам не попробовать? Собрали материалы... я редактором. Хотел и тебя потом привлечь... Хорошо, что не успел. Вдруг сегодня вызывает меня директор: «Сейчас же бросьте эти глупости!» Мне по поведению три, других в кондуит — у них, наверное, будет по четверке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139