Количество ошибок все возрастало: 11, 14, 19, 22... Я с ужасом увидел, что моя тетрадь лежит в самом низу, и уже приготовился терпеливо молчать, пока учитель будет драть меня за уши, так как волосы у меня были коротко острижены.
Когда он наконец добрался до моей тетради, я был весь в поту. Оказалось, что мою диктовку вообще нельзя исправить. Митрофан Елисеевич просто перечеркнул ее красными чернилами. Удивляться тут нечему: я учился писать по квитанциям, выданным волостным старшиной и урядником.
Я зажмурился и покорно, как ягненок, подставил свою голову: разве запретишь грому грянуть? Однако догадался приподняться как можно выше: ведь учитель не станет нагибаться, а потянет меня к себе.
И все-таки я, видимо, родился под счастливой звездой: не успел Митрофан Елисеевич дернуть меня за ухо раза два, как на улице поднялся шум. Все головы, в том числе и голова учителя, повернулись к окнам. Оказалось, воз с сеном опрокинулся в большую грязную лужу, и люди всячески старались его поднять. Ученики развеселились. По адресу возницы посыпались разные, замечания, вроде того, что он, должно быть, всю жизнь ездил па коровах и впервые запряг лошадей. Однако чужая беда пошла мне на пользу. Когда все успокоились, учитель не то забыл, что я понес слишком легкое наказание, а может, у него изменилось настроение, только он меня больше не трогал.
Одна опасность миновала — вторая уж тут как тут. Покачав головой, Митрофан Елисеевич сказал:
— Что тебе делать во втором отделении? Теперь никакие зайцы не помогут. Придется перевести в первое. Ну, посмотрим, как ты читаешь.
С этими словами он указал в книге для чтения рассказик про лису и козла. Да будут благословенны стенные календари Шуманов! Я по ним научился довольно бегло читать по-русски. Кроме того, когда хорошо читаешь на одном языке, то и на другом легче. К счастью, я прочитал этот рассказик накануне, отдыхая' на березовом пне. Мне так понравился упрямый козел, что я еще раз перечитал утром перед уроком. Многие от страха цепенеют, не могут шевельнуться, у них заплетается язык, а мне, наоборот, страх придает силы. Учиться в первом или во втором отделении — это было для меня вопросом жизни и смерти! По крайней мере, я так думал, когда начал читать. Одним духом отмахал два предложения, слова сыпались как горох, да еще как звонко! Все подняли головы.
Митрофан Елисеевич был так поражен, что даже забыл меня похвалить и молча вернулся к столу.
С этой минуты я никогда не слыхал, что не гожусь во второе отделение. Зато моим ушам доставалось вдвойне —учитель имел основание говорить: «Читать умеешь, а писать выучиться лень! Ну, так вот тебе!»
Неприятности первых дней запугали меня, я все время со страхом думал: «Что принесет мне следующий урок?» О том, что может принести перемена, не приходилось задумываться: я не был драчуном, держался и стороне — куда уж Букашке! Но с того злополучного дня и перемены стали приносить всякие неприятности.
Как только Митрофан Елисеевич вышел, ко мне с криком подбежал Альфонс Шуман:
— Ребята, где ж на свете справедливость?
— Какая справедливость?
— У всех за диктовку красные уши, а о Букашке учитель позабыл. Ур-ра, сейчас мы ему покажем! — И Альфонс ударил меня.
Хорошо еще, что никто его не поддержал, хотя все смеялись. Я был ошеломлен. Однако тут не случилось ничего необыкновенного. Мне, Букашке, согласно всем законам природы, не стоило сопротивляться. Альфонс на голову выше и раза в два толще. Мне следовало смиренно просить прощения и сказать, что впредь не буду так поступать и обязуюсь напоминать учителю, чтобы он меня побольше драл. Да, хороший мальчик должен был это сделать, — так меня наставляла мать. Но я почему-то не захотел стать хорошим мальчиком и бросился на обидчика. Не полагаясь на свои силы, я схватил ручку и принялся ею размахивать.
То ли мой противник подумал, что это нож, а если и не нож, то, во всяком случае, какое-нибудь опасное орудие, а может, по какой-то другой причине, только храбрец пустился наутек. Симпатии зрителей перекинулись на мою сторону, и они проводили Альфонса насмешливыми возгласами:
— Маленький победил этакого толстяка!..
Я понимал, что диктовки и в будущем не принесут мне ничего хорошего. Ну что ж, надо научиться правильно писать. Но как это сделать? Кого попросить помочь мне? К кому обратиться? Я выбрал ученика третьего отделения Андрюшу Добролюбова. Это был спокойный и тихий мальчик.
Во время большой перемены, когда все завтракали, я отозвал Андрюшу в сторону: так, мол, и так, у тебя мозги хорошо работают, не поможешь ли мне спасти мои уши?
Мальчуган улыбнулся, охотно согласился, но спросил, что я дам ему за это. У меня защемило сердце. Что можно дать, когда у самого ничего нет? Другие, я видел, платили перьями, огрызками карандашей, но ведь я только начинал учиться. Я поинтересовался, чего бы он хотел. Тогда Андрюша сказал, что хотел бы получить
полтинник — за полтинник он выучит меня лучше, чем сам учитель. Я приуныл: откуда взять такие деньги? Андрюша, как бы предвидя, что от меня ничего не получишь, грустно улыбнулся и объяснил мне: у его матери слабые глаза, фельдшер еще три года назад велел срочно купить очки. И вот до сих пор она так и не смогла раздобыть необходимый для этого полтинник. Мы оба были огорчены; в самом деле, где достать такую огромную сумму? Шмыгая носом, я молчал и грустно теребил полу своего пиджачка. Андрюша вдруг хлопнул меня по плечу: не грусти, мол, помогу, только научи говорить по-латышски. Ну и удивился я: зачем ему латышский язык? Андрюша покачал головой: в жизни все пригодится. Он уже научился у Станислава Янковского немного говорить по-польски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139