Но тогда предусматривалось нападение трех на одного, а теперь положение изменилось: Альфонсу самому пришлось плохо, и Афонька, дурачина, несколько раз повторял: «Что делать? Сторожить дверь или помочь тебе?»
Альфонс не был в состоянии отвечать, и наконец Афонька догадался, что не остается ничего другого, как пойти другу на выручку. Но, только он отвернулся от двери, я бросился бежать.
Позднее я узнал, что и Тихон выбрался благополучно: пригрозил выбить окно.
Глава XV
Между жерновами. — «Афонька, вон из школы!» — Кто же вор?
Ночью я спал спокойно и во сне написал диктовку всего с двумя ошибками. А на следующее утро школу облетела весть, что у Альфонса были в гостях трое ребят и вместе с ними исчез из сеней мешок с сахаром.
Мухобой волновался, но еще больше волновался Митрофан Елисеевич. Он вызывал нас к себе поодиночке и разом всех троих —меня, Афоньку и Тихона. Что мы там делали? Ну, играли... ну, шалили — ведь о драке не скажешь.
За воровство грозило страшное наказание — исключение из школы. Учитель пугал нас всякими ужасами, но что мы могли поделать, если действительно ничего не знали? Вначале мы не верили, что нас всерьез считают ворами.
Митрофан Елисеевич из кожи лез вон, чтобы угодить Мухобою, Пожалуйся простой крестьянин — он бы так не беспокоился. Мы вспомнили о сапожнике Власове, который чуть не поймал двух наших ребят в своем саду. В ответ на жалобу учитель равнодушно спросил, есть ли у него свидетели...
Митрофан Елисеевич дал всем троим по записке и велел нашим отцам явиться в школу, а нам — сдать книги, пока не восторжествует правда.Я никогда не плакал, и от этого мне было еще тяжелее. Мелькала мысль: не врет ли лавочник? Может, Альфонс уговорил его поднять шум, чтобы выгнать меня из школы... Чувствовал я себя, как между жерновами: вот они завертятся и смелют меня в муку.
Для Тихона гроза прошла бесследно. Взяв записку, он повертел ее, зажал в кулаке и вдруг закричал:
— В имении я играл с господскими детьми, и никто не называл меня вором! Зачем отцу эта записка! Я отнесу ее самому пану и скажу, что вы танцуете под дудку лавочника!
В другое время за такие речи рука Митрофана Елисеевича непременно вцепились бы в волосы Тихона, но тут учитель покраснел и растерялся. Видно, пан поважней Мухобоя. Желая сохранить свое достоинство, Митрофан Елисеевич дал Тихону выйти из комнаты и только после этого позвал его назад, взял роковую бумажку и разорвал ее в клочки.
Со мной было несколько иначе. Придя к Чвортекам, я бессильно опустился на лавку. К чему теперь слова дяди Дависа: «Нужно выдержать!» К чему упорство, сметливость и рвение —все равно меня выгонят из школы!
Иван Иванович Чвортек заволновался на свой манер:
— Ах, Мухобой, толстосум этакий! Что придумал — у него украли мешок с сахаром! Да стяни у него целую бочку селедок — и тогда его черт не возьмет! Наверное, сам, пьяница, свиньям скормил... — Ворча, Чвортек тот-час же направился к дверям, намереваясь пойти к учителю и поднять целую бурю.
Никакой, конечно, бури мой хороший Иван Иванович не поднял. Перед тем как войти к учителю, он протер свои медали и подкрутил усы. Иван Иванович клялся учителю, что я ни в коем случае не мог украсть сахар — хотя бы потому, что вообще не люблю сладостей, и разве хватило бы сил у такой Букашки снять мешок с гвоздя? Кроме того, Букашка настолько надежный мальчик, что он сам не раз доверял ему деньги —на днях даже целых двенадцать рублей. Тут Иван Иванович немного перехватил. Он и в самом деле послал меня как-то в лавку за покупками и дал сорок копеек. В каждую фразу Иван Иванович вставлял «ваше благородие». Разумеется, и сам учитель не верил, что я вор, так что спустя час записка отцу тоже была разорвана.
Но тогда кто же вор? Не кто иной, как Афонъка. Если учитель так думал, то и другие должны были этому поверить. И вот пришел отец Афоньки Шмуратки—он не умел ни кричать, ни сыпать, как горох, словами «ваше благородие». Он только переминался с ноги на ногу и мял грязными руками запыленную шапку. Учитель прежде всего заявил, что Афонька достаточно взрослый, чтобы отдать его под плеть урядника. Но он, Митрофан Елисеевич, не желает, чтсбы с такого молодого парня содрали шкуру, он из милосердия ограничивается исключением Афоньки из школы. У отца Шмуратки все время на языке вертелся вопрос, действительно ли его сын уличей в воровстве, но, услышав об урядничьей плети, он только вздохнул и сказал:
— И на том спасибо, господин учитель...
Но кто же, в самом деле, вор?
Как-то сидя за чаем, я спросил, почему не заподозрили Альфонса. Почему он только свидетель, почему его не допрашивают? На это мне Иван Иванович сурово отве-тил, чтобы я не смел так ни думать, ни говорить. Аль-фонс - сын богатого хозяина, он не станет марать руки.'
Его же украл сахар?
Ранней весной, когда вода в колодце поднялась, Чвортек вытащил оттуда проклятый украденный мешок. Сахар растаял, но мешок, несомненно, был тот самый.Когда весть об этом облетела школу, многие говорили, что вор был дураком. Зачем он бросил свою добычу в колодец? Если уж не мог сразу спрятать куда-нибудь в безопасное место, так сунул бы в сугроб.
«А все-таки это дело рук Альфонса», — твердил я про себя, считая, что, быть может, только один и догадался об истине. Настала большая перемена. Едва учитель скрылся за дверью, как раздались голоса: «Давайте сыграем в «пана и вора»! Громче всех кричал Андрюша Добролюбов. Альфонс попятился к двери, собираясь, видимо, потихоньку улизнуть.
— Эй, маменькин сынок, это же твоя любимая игра! — крикнул Тихон Бобров, загораживая ему дорогу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139