— Нет, ребята, я совсем не такой выскочка, как некоторые обо мне говорят. Лучше я буду среди последних.
Я невольно усмехнулся про себя:
«Этот франт опять врет! Ждет, чтобы на ту сторону перебралось побольше ребят и чтобы все они держали привязь, когда он будет переходить».
Первым перебежал без всяких привязей Яша Ходас, за ним пошли по доске Петер и Арвид Зильвестры. Вскоре мы с Альфонсом остались вдвоем. Я уже подошел было к самой воде, но Альфонс оттолкнул меня, заявив, что хочет использовать свои права изобретателя.
Доска гнулась, качалась, но все-таки Альфонс счастливо перебрался на другой берег. Мальчики привязали к концу связанных поясков камень и перебросили мне — наступила моя очередь.
Я перешел бы благополучно — я и сегодня это утвёр-ждаю,— но, когда собирался шагнуть на доску, в голове мелькнула тревожная мысль: «Конец привязи держит Альфонс». Сделав первый шаг, я остановился, захотелось
крикнуть, чтобы ее взял кто-нибудь другой. В последний момент осекся: неужели он будет таким негодяем? — и смело двинулся вперед.Несколько раз покачнулся, но голова кружилась меньше, чем предполагал. Я уже приближался к берегу и был совершенно уверен, что пройду хорошо.
Вдруг я зашатался. Могу биться об заклад, что привязь потянули; могу биться об заклад, что от первого рывка я все-таки не свалился бы с перекладины. Но, когда я ловил руками воздух, пытаясь сохранить равновесие, меня чуть заметно потянули вторично, и я бултыхнулся в речку.
В моем спасении участвовали все — кто как мог. Альфонс также, упершись ногами в землю, пыхтя и кряхтя, тащил меня. А у меня в голове молотком стучало: «Никогда не доверяйся врагу!»
Разумеется, никто ничего не заметил; возможно, никто не представлял себе, что человек может нарочно топить другого. Я выкарабкался на берег и вместе со всеми подтрунивал над собой: да разве Букашка может утонуть? Но неотступная мысль сверлила мозг: «Никогда не доверяйся врагу!»
Зильвестры сделали большой крюк и проводили меня до самого дома. Чем дальше мы шли, тем меньше шутили. У меня от лихорадки стучали зубы, а перед глазами плескались красные волны. Дома я едва успел снять сумку и разуться, как стал бредить.
Пролежал две недели. В весеннюю распутицу никуда нельзя было отвезти меня, и отец три раза ездил верхом к волостному фельдшеру за лекарствами. Я не мог даже читать. Только слушал рассказы деда и вместе с ним как бы проходил по Саукской, Неретской, Элксненской и Биржской волостям Латвии... Как долог пройденный им жизненный путь!
— Скажи, где у тебя был настоящий дом? — спрашивал я деда.
Дед, словно не понимая, пожимал плечами:
— Уезд большой. Один год мой дом в этой, на следующий — в другой волости...
Я не отставал;
— Нет, настоящий дом... ну, который ты во сне видишь. .. Тот, где ты учился ползать и ходить.
— Эге! — Дед зажимал в кулаке седую бороденку.— Видишь, парень, когда я был маленьким, я страшно орал, хозяевам мешал спать. Поэтому мать таскала меня, как котенка, из одного двора в другой. — Немного поду-мав, он все же сознался: — Правильно, есть такой дом, который мне порой снится. Только не один, как у хозяи-. на, а четыре-пять. Разве ты не понял из наших разговоров, где эти дома? Куда бы я ни шел, где бы ни работал до седьмого пота, всегда возвращался на берега Большой Сусеи.
Я слушал, слушал и решил, что нет в мире места красивее, чем полоска земли между Даугавой и Сусеей. Набравшись храбрости, я спросил деда:
— Ведь там было так хорошо, зачем же вы оттуда уехали сюда, в Белоруссию?
— «Зачем»! — сердито ворчал дед.— Была бы у меня пурвиета брусничника, где хоть баньку можно поставить, никогда не ушел бы с берегов Сусеи.
Бабушка была настроена скептически:
— Не болтай, Юрис, глупостей! Даже кладбище занимает самое малое три пурвиеты. Возьми измерь Мюн-стерское, Кундзенское, Узанское... С одной пурвиетой, так или иначе, давно бы ты попал в могилу или в богадельню.
— Ну, зато на десятине я бы зажил счастливо, как воробей на рыночной площади.
— Дед, почему же ты не купил этой десятины? Оба старика стали говорить самые резкие слова:
— Чтоб они околели, эти бароны, корчмари да кула-, ки! Пока они не околеют, батраку не получить ни пяди. Нигде ни репку, ни стебель конопли не вырастишь. Эх, парень, там у нас земли было столько, сколько под ногтями. ..
Наконец наступил день, когда я, хватаясь за окружающие предметы, как маленький, делал первые неверные шаги. Еще утром нас навестил дядя Давис и, уходя, сунул мне под подушку чудесный подарок — книжку с картинками о разных зверях. Я листал ее дрожащими руками и радовался, что скоро смогу прочесть — ведь, наверное, голова перестанет кружиться.
Вдруг на дворе залаяла собака. Мать, посмотрев в окно, сказала: «Приехал погорелец из Голодаева— надо отсыпать ему торбу овса».
У меня потемнело в глазах, по телу пробежала дрожь. Дверь несколько раз скрипнула, и когда я открыл глаза, то увидел у печки отца моей маленькой подруги Сони Платоновой. Он исхудал, почернел и как будто постарел лет на десять.
— Как Соня?
Платонов, узнав меня, грустно улыбнулся:
— Соня? Ей тоже с каждым днем становится лучше. Я поманил его к себе и быстро сунул ему в руку красивую книжку с картинками, подаренную дядей Дависом:
— Отдайте Соне...
Неужели нужно было сказать Платонову, чтобы он спрятал книжку, словно украденную вещь? Мать заметила /и сердито взглянула на меня. Когда пришел отец, она, разумеется, не утерпела:
— Мальчишка не в своем уме! Подумай-ка: отдал книжку Дависа!.. А если он узнает об этом... разве он тебе станет помогать, как раньше?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139