Тебе в удивление, в первый раз такое услыхал?
Я не возразил ни слова. Клим сам задавал себе вопросы, сам на них отвечал, словно таким образом ему было легче высказаться.
— У меня все эти премудрости на спине еще с Пятого года записаны. Не будь мороза, снял бы тулуп да показал тебе. Кто был посмелей, тех на каторгах успокоили, а кого свинцом да петлей. Кто побоязливее, те язык прикусили и молчать пообещались. Слышь, я и сам не рысак. Почему, спросишь, у меня теперь язык развязался? Эх, сынок, война! Отмолчались, хватит! Что такое, скажем, армия? Командуют-то господа. А воюют мужики с ружьями и пулеметами. Слышь, не думай, что они те ружья так легко из рук выпустят. Я уже старый, но и я смекаю: будет гром, будет! Слышь, мог бы я дрова возить. Даже, скажу тебе, на дровах заработал бы я лишнюю копейку.
Только обо мне сам Илья Степанович Крысов своих работничков предупредил: не давайте, мол, этому старому бунтовщику в Лопатове ни гроша заработать.Невольно я подался на край саней и благоговейно пробормотал, удобно ли вознице сидеть... Старик не ответил, а в моей голове вертелось: «Эх, Роб, изгнали тебя из гимназии за стихи... тоже за стихи о Климе, но... твоего Клима с этим не сравнишь. За поэму про такого и в тюрьму попадешь. Да разве дело в одной тюрьме? Талант тут нужен, большой талант, а ты что? Делаешь первые робкие шаги. Только еще пробуешь писать...»
Старик замолчал, щелкнул кнутом, коняга со звездочкой на лбу помахал хвостом и, словно обидевшись, замедлил шаг. Клим постучал ногой об ногу и, обернувшись, продолжал рассуждать:
— В Лопатове ты держи ухо востро. Знакомых, говоришь, у тебя там нет? У меня тоже нет. Только о некоторых слышал и кое-кого со станции возил. Есть там бухгалтер, Сидор Поликарпович Мышкин. Рабочие клянут его на все корки. А вот есть механик лесопилки, Михал Михалыч Дударь, — про того только хорошее говорят. Вишь, сынок, лесопильня-то большая. Целая фабрика. Только одно название — лесопильня. Тут тебе и доски режут, и планки, и брусья обтесывают, опять же столбы телеграфные. Таких мест, где пот проливают, в Лопатове много, а вот воды напиться негде — ни одного колодца чистого. Фельдшера тоже в Лопатове нет. Заболеешь— валяйся в бараке на топчане, чисто зверь лесной. Вот уж тогда Михал Михалыч с порошочками тут как тут. И все по доброй воле, сынок, по доброй воле. Он и письма бесплатно пишет. Хороший человек этот Дударь! Если что на сердце лежит, за советом обратиться можно. Честный мужик. Возил я его разок-другой на станцию. Бородка такая светлая, сам из себя тоже светлый, курчавый. Слышь, такой приязненный человек. Если кто выскажется посвободней, то только взглянет спокойненько, что твой месяц с неба... Дударь!
Гм... Гм... Дударь? Эта фамилия мне знакома. Ей-ей, знакома. Но с каких пор, откуда? Боже мой, она всю дорогу будет изводить меня!
Наконец облегченно вздохнул. Говорил же когда-то Тихон Бобров о механике... Ну да, Дударь. И к нему тоже в имении Фаньково ходили за советом, когда случалась беда. А может, это тот же самый? ..
В сумерках коняга одолел последний пригорок. Мне страшно хотелось спать. В ушах шумело, перед глазами мелькали искорки, так и тянуло зарыться поглубже в теплые очесы пакли. Дядя Клим, заметив это, пробурчал под нос:
— Мальчишка, слышь, мальчишка и есть. Всю ночь не спал небось. Кто знает, как ехал... Может, на буферах.— Он обернулся ко мне и добродушным тоном сказал: — Ну, паренек, приехали! Вот уж отдохнешь!
Я увидел «городок на колесах» — серые бараки, внизу тяжело сопел локомобиль, стучали топоры, скрипели сани... Здесь обрабатывались лесные богатства, но не насмешка ли: нигде у бараков ни деревца, ни кустика. Голая ложбина, по ней вихрем завивался снег.
В конторе было пусто. Пахомыч, пожилой мужик, веником из тонких прутьев подметал наслеженный пол.Пахомыч днем топил печь в конторе и варил чай для служащих, вечером убирал помещение, а ночью охранял штабеля брусьев и досок. Он был из тех, о ком в Белоруссии ходит такая побасенка. Хозяин, принимая прислугу, хвалился: «Ой, у тебя будет золотая жизнь! Как в сказке. Печь истопишь — и спи. Сходишь на рынок — и спи. Завтрак приготовишь — и спи. Ребенка понянчишь — и спи... Только спи да спи».
— Не знаю, паныч, куда тебя и направить, — сказал Пахомыч, услышав, зачем я приехал.
— Чуть на ногах держусь, папаша... Нельзя ли соснуть хотя бы на столе?
— В конторе? Нет-нет... — Он задумался. — Знаешь что, паныч, пойдем к Михаилу Михайловичу Дударю!
Он привел меня в небольшой барак и ворчливо сказал:
— Михайлыч, вот к вам не то гость, не то работник. ..
Механик читал книгу. Он был массизен и жилист, руки мускулистые, как у циркового борца Приподнявшись, он гостеприимно придвинул мне табуретку:
— Садитесь! У нас запросто.
— Спасибо. Если у вас так просто, я с удовольствием завалился бы соснуть.
— С этим будет немного потруднее. — Михаил Михайлович задумчиво огляделся. Между деревянными топчанами были узкие проходы.
— Ничего, не беспокойтесь. Я ведь могу где-нибудь в уголке...
— Устроимся.
Дударь вышел. Спустя некоторое время он вернулся с двумя досками. Положил их на табуретки и весело улыбнулся:
— Принесу еще мешок с опилками. Переночуете у нас по-княжески.
Скоро собрались обитатели барака и, взбив тощие матрацы, улеглись спать.
Меня Дударь заставил еще выпить чаю и съесть кусок хлеба, намазанный салом.
— Так вы из Витебска?.. Встречали в городе кого-нибудь из здешних мест?
— Как же — Домбровых.
— Хм, Домбровых...
— Да Обольских, дворян.
— Куда дворянам до нас... зольных птиц! А кого-нибудь еще из здешних?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139