Кончая молитву, женщина в исступлении закричала:^ — Пресвятая богоматерь Ченстоховская, где ты ходишь? По квартирам богатых? Им в хоромах и без тебя хорошо. Зайди к бедной вдове, зайди... Муж мой Стани-
слав погиб в Августовских лесах. Зайди и взгляни сама на моих маленьких ягняток! Видишь, как съежились они... как грошовые крендельки, как сосновые шишечки. Они замерзают! Где это видано, чтобы мать согревала детей у лампы? ..
Швею остановил кашель, долгий и сухой. Это было напоминание о гнездившейся в груди опасной болезни. Кашель только задержал молитву, остановить ее не мог бы никто.
— Милая матерь божья, дева Мария, мне от тебя много не нужно. Станислав убит — ты его не оживишь. Но куда сегодня Пропала моя крестная Марина? Ты не должна насылать на нее болезнь. Кто тогда принесет мне работу? О чудотворная, пресвятая матерь божья Ченстоховская, почему ты не замечаешь мук людских? Зачем ты нас послала в этот мир, если не можешь дать нам хоть раз в день горячего супа? Ну хорошо... я обойдусь без супа, мне хватит куска сухого хлеба, а малыши... Посмотри хоть на их личики — они желтые, как воск!
— Мам, лампоцка...
— Отстань, Владек... Что с лампочкой?
— Лампоцка пустая...
Ядвига поднялась, потрясла лампу, протяжно прошептала:
— Пуста... Керосина ни капли. Аминь.
Мои колени, обернутые одеялом, начали согреваться.
— Пани Ядвига, — сказал я вставая, — укутайте детей на часок.
— Пан Роберт... — Глаза швеи засияли. Я вышел из квартиры.
Глава II
Четыре украденных полена. — «Шуба — это дело моды и вкуса». — Благодетель с большой буквы. — «В хозяйстве и ржавый гвоздик пригодится».
Во дворе сгрудились под одной крышей небольшие чуланчики. Жильцы старого дома держали в них дрова и разный хлам.Таракановы, как и многие другие, не закрывали свой чуланчик. Дров там, пожалуй, с возок, а может быть, и того нет. Возвратясь вечером домой, хозяева хоть чуточку протопят старую, облупившуюся печь. Но что бы сделать сейчас же, немедля?
На кривом гвозде, вбитом в стену, висел мешок. За короткую свою жизнь мешок этот испытал немало превратностей судьбы. Сначала в нем хранили удобрения, „затем он перезнакомился с картофелем, кочанами капусты, опилками... Я сунул мешок за пазуху и вышел на улицу, еще сам не зная, куда направиться. ".'. В. сумрачных комнатках Таракановых порой казалось, что вся жизнь кругом оледенела, а люди от страха залезли в свои лачуги, будто ожидая наступления нового ледникового периода. Вопреки этим недобрым предчувствиям, улица по-прежнему была полна народу. Правда, в такой мороз не встретишь дам в шляпах и дорогих шубках, не видно ни комнатных собачек, ни нянюшек с детьми в красивых саночках. Большинство прохожих в заплатанной одежде, их небритые щеки заросли густой щетиной.
Мороз так и искал дыр в одежде. В рукава моей шинели проникал резкий холод. Согнув руки, я с силой потер локти о бока.Вот беда! И мороз донимает, и думы —мрачнейшие думы вдруг больно сжали голову. Что же дальше? Из кармана уже последние медяки выкатываются... Да, не повезло и рабочему кружку и мне. Занимались с месяц... И вдруг ни с того ни с сего налетает хозяин, слюной брызжет: «Что-о? Знаем мы ваши кружки: с азбуки начинаются, листовками кончаются! Раз не по закону, значит, против закона! Прекратить — и все! Чтобы спокойней было и вам, и мне, и царю-батюшке!»
Тихон отменил занятия, а мне на ухо: «Выяснить надо, кто язык распустил. А потом опять начнем, только на другой квартире».Времена суровые. Все кругом шатается-колышется, Кто теперь надеется на «потом»?
Ноги сами понесли меня к высокому дощатому забору, на котором чернели большие, угловатые буквы: «Склад дров и прочих лесных материалов Андрея Егоровича Бозыдина».
Большие въездные ворота на замке, а вход в маленькую калитку был чем-то вроде лотереи для «посторонних лиц». Дворник — еще куда ни шло. Тот только ворчал: «Пошли вон, чертенята! Придет управляющий — задаст и мне и вам». Зато дворничиха, долговязая, как городовой у собора, хватала, не говоря ни слова, метлу и норовила попасть по икрам. Хотя дровяной склад Бозыдина и был местом, полным опасностей, мальчишки и девчонки с корзинками и мешками в руках всегда мечтали прорваться туда. Здесь постоянно пилили, кололи и складывали в красивые поленницы осиновые, еловые и березовые дрова, распиливали бревна на доски, обтесывали столбы, строгали рубанками дверные косяки и оконные рамы. Много находилось охотников набрать хотя бы корзину стружек и кусков коры. Часто за это попадали в переплет, зарабатывали тумаки и оплеухи, лишались своих мешков и корзинок. Некоторые рабочие и то покрикивали на добытчиков опилок и стружек. Ведь и у них дома дети, больные матери ютились в промозглых и холодных каморках.
Я протиснулся в калитку. Словно броня, покрывала меня сизая гимназическая шинель. В ушах не смолкали всхлипывания бледного Владека и писк худенькой Фра-ни: «Лампоцка пустая... лупкам холодно...»
Двор был тих и пуст, как будто все вымерло. Когда выдавался день потеплее, рабочие торопливо поедали свой обед здесь же, на досках или чурбаках, а на скамейке у бочки с водой жадно затягивались папироской. Но в такой холод все попрятались в чайную или в трактир за углом.
Быстро обежал я весь двор. Ну конечно, дровяной склад точно выметен. Ни кусочка дерева, ни одной стружки.Что делать? Медленно побрел обратно к калитке. Вот на снегу бурые пятна; согнул ногу, ударил каблуком, точно мотыгой. Из-под снега брызнул мусор, опилки, маленькие кусочки коры... Ничего такого, что могло бы пригодиться на топливо, только потертая деревянная ложка с обгрызенными краями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139