.. Она рук не прикладывает, только командует. Почему кипятильщица должна стирать белье для белоручки? А если должна, то почему задаром?
Все молчали, одна Инта вставила слово:
— Ваш муж герой... У него георгиевский крест и медаль. Он не должен молчать. Надо жаловаться! — Инта стукнула кулачком по столу.
— «Жаловаться»... — проворчал отец. — Если бы у меня были все четыре «Георгия», и тогда бы ничего не вышло. Разве ты, девушка, не знаешь, где мы живем?
На этот раз я услышал от своей матери непривычные слова:
— Было бы это на большой фабрике, там бы рабочие вступились. А здесь.. - кто за нас заступится? Две кипя-тильщицы да уборщик. Или смиряйся, или уходи... Да вы не беспокойтесь! Мне уже обещали другую работу. Всем нам в Рогайне все равно делать нечего... Правильно, Ирмочка? Скажи, тебе в Богушевске больше нравится?
— Мне нравится и дома и в Богушевске, — серьезно ответила малышка.
Зента сказала:
— Живите где хотите, только бы я могла вас навещать.
Когда Лапини вышли, мать повернулась к отцу и сказала с упреком:
— А ты, медведь, бегаешь по полям с ружьем; ура! ура! Для чего это тебе? Тут твоей жене даже воду не дают кипятить для таких вот героев!
До войны отец совсем не курил. Теперь, оторвав кло» чок газеты, он медленно скрутил козью ножку.
— Девочки... — отец вытащил спички, — выйдите-ка в садик. Иначе я вас прокопчу махорочным дымом.
— Пап, — взмолилась Ирма, — я посижу у тебя на коленях, покачай меня!
— Пойдем! — Зента схватила ее за руку.— Я тебе покажу, где паслен растет! — Обе девочки выбежали.
— Не по душе мне этот твой «Георгий», — продолжала мать.
— Ишь ты, какая боевая! —засмеялся отец.
— Послушал бы, что говорят солдаты в эшелонах!
— Что же они говорят? — Отец, лукаво усмехаясь, погладил усы.
— За такую власть и воевать не стоит. Куда ни пойдешь, везде несправедливость. Солдаты гибнут на фронте, их родные в тылу чахнут, а господа как сыр в масле катаются!
— Правильно, — пробурчал отец. — Не только в эшелонах, и в окопах о том же перешептываются... — Отец посмотрел в окно. — Лапини, видать, ушли... — Он кивнул коротко остриженной головой. — Подвиньтесь поближе.
Бабушка развязала платок, мать подперла рукой голову, я прикрыл глаза.
— Медаль я получил за блинчики. Да-да, я пек для полковника блинчики. Противник начал нас обстреливать, а я пеку. Перед носом — ад, а я пеку. Кончился обстрел, являюсь к полковнику с блинчиками на блюде и докладываю: «Ваше высокоблагородие, пожалуйста...» Мои блинчики пришлись полковнику по вкусу.
— Выдумываешь, сынок, мне это не нравится! — рассердилась бабушка.
— Нет, мать, чистая правда. А вот «Георгием» наградили за дело. Был в разведке, взял в плен немецкого обер-лейтенанта.
— Ты убил хоть одного? — Мать подперла голову обеими руками.
— Все стреляют, я тоже стрелял. Кто знает, что моя пуля наделала...— Отец огляделся по сторонам.— Одному из своих пустил пулю в спину. Был у нас фельдфебель— зверь, настоящий зверь, над солдатами издевался... А раз случилось и так, что на неприятельского солдата руку не поднял.
Отец рассказал, как он нечаянно весной наскочил в лесу на австрийца. У бабушки платок выпал из рук.
- В самом деле так было? — недоверчиво спросила она. — Видел австриец, как ты входил в лес?
— Видел. Мы оба по цветам соскучились. Он уже порядочную охапку нарвал...
— И австриец не стрелял?
— Нет, он даже мне потом бросил пачку сигарет, а я ему — кусок хлеба.
— И не пришло тебе в голову, что австрийца надо убить?
— Нет, и не подумал об этом.
Рассказ отца взволновал бабушку. Я тоже разволновался. Одна только мать сидела у стола совсем спокойно, как будто это не ее муж недавно чуть не погиб, собирая цветы.
— Что ты, Лизе, сидишь словно каменная? — обиделась бабушка на равнодушие снохи.
Мать хладнокровно ответила:
— Наслышалась я таких-то рассказов... Разве Австриец Петеру враг? Что он Петеру плохого сделал? Нет, муженек, ты мне расскажи что-нибудь другое.
Выкурив козью ножку, отец повернулся ко мне, как будто рассказывая мне одному:
— В окопах сижу спокойно, без нужды не выпрямляюсь во весь рост, голову наружу не высовываю. А когда приходится идти в атаку, — что же, вместе со всеми несусь вперед по грязи и пыли... — Отец сжал кулаки.— Было бы в моей власти, я бы награды выдавал по-другому! Видел я, как голодный солдат ломает надвое горбушку хлеба и кусок побольше отдает старушонке, которая бродит по разоренной деревне... Или кругом шрапнель свистит, а солдат вытаскивает ребенка из горяшей избы... Он же, тысячу раз рискуя своей жизнью, ползет за раненым товарищем... Этого начальство не видит и видеть не хочет. Зато денщик нашего генерала отлично чистил сапоги. Генерал выхлопотал ему георгиевский крест в награду... Мать, чему ты улыбаешься?
— Все-таки «Георгий» — большая награда. И мой сын заслужил ее! — отозвалась бабушка.
Через несколько дней мать с Ирмой снова отправились в Богушевск. Отец поздно вернулся от соседей, достал свои документы: скоро опять придется вскинуть на плечи солдатский ранец. Бабушка спала.
В комнате было душно. Вскоре кто-то громко постучал.
— Кто там? — приподнялась на кровати бабушка, очнувшись от первого, самого крепкого сна.
— Скорее одевайся! За тобой на телеге приехал. У нас дома большое несчастье...
Бабушка все еще не могла очнуться Она видела во сне Швендера, и старушке показалось, будто у открытого окна стучится церковный староста.
— А, у тебя дома большое несчастье, — пробормотала она. — Небось когда старик мой умирал в риге, ты мне даже ключа не доверил...
— Что ты говоришь, Ильзе, опомнись!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139