.. Правильно, Ирма?
- Да-да, молоко солдату... — Сестренка снова уселась па полу с углем в руке.
Вскоре к нам явилась какая-то женщина. Я догадал-ся - беженка из Курземе. Разговаривая с матерью, гостья мялась, вертела край кофточки. Из кухни вернулась бабушка и откровенно спросила:
— Матушка Гейдан, просто так ты бы не пришла. Женщина опустила голову:
— Ах, о чем ты спрашиваешь? Не было бы двух малышей, лучше упала бы в лесу, как подстреленная волчица, да заснула навек...
— Что за глупые речи! — ворчала бабушка, завертывая в передник гостьи порядочный ломоть хлеба и морковь.— Скажи-ка, милая, заходила ты к Шуманам или Тетерам?
— Как же... У Шуманов все полы вымыла, белье выстирала... кое-что дали. Для Тетеров целый тюк простыней наткала... тоже дали кое-что...
Было ясно, что означало это «кое-что». Курземка, расцеловавшись на прощание с бабушкой, с горечью в голосе проговорила:
— Господи, господи, зачем ты так устроил этот мир, что только бедные — душевные люди? Почему у тех, чьи закрома полны, вместо сердца камень?..
Перелистав учебники и тетради, я разложил их на верстаке, взял из стопки верхнюю книжку и раскрыл ее. Задачник по алгебре. Алгебра — мой любимый предмет.Затем взгляд задержался на тетрадях. В самом низу, в толстой тетради с серой обложкой, — стихи!
Неуклюжие эти стихи были причиной того, что мне так неожиданно пришлось оставить гимназию.Отложив тетрадку в простой серой обложке, я разыскал грифельную доску и грифель. Когда бабушка вошла, я уже был погружен в расчеты.
Она покрутила кончик платка и, потрогав пуговицы на кофте, присела на край верстака:
— С дороги-то мог бы и отдохнуть... Лучше пошел бы в хлев, посмотрел корову, свинку...
— Мог бы, конечно. Да что же я пойду с пустыми руками!
— Вывернуться-то ты ловок... да не понимаю я что-то, .. Знаешь ли сам, за чем гонишься?
Подняв голову, я ответил:
— Бабушка, без труда человек даже человеком не был бы.
— Нет-нет, я не хочу мешать, только спрашиваю: что тебя заставляет учиться? По душе учение или просто без куска хлеба остаться боишься? Головой, мол, будет легче хлебушко заработать, чем руками...
— Да, бабушка, когда-то и это подгоняло, — чистосердечно признался я. — Кроме того...
— Говори, говори.
— Кроме того, кто много учился и читал, тот легче поймет, почему Шуманам живется так вольготно, а Заданы бьются как рыба об лед. — Поймав натруженную бабушкину руку, я прижал ее ко лбу. — Бабушка, как-то в Витебске знакомая девушка сказала мне: «Тысячам легче попасть в тюрьму, чем в школу. Уж если ты узнал цену книги, не будь глупцом, дорожи ею, как невестой». А отец?.. Он же хранил годами старые газеты, календари. .. На праздники перечитывал их... помнишь? Мне посчастливилось... за школу большое спасибо всем... и тебе, бабушка. Нет, теперь уже не отступлю! Хочу стать учителем... Ты сама сколько раз вздыхала: «Ох, темнота, наша, темнота!» А на селе учитель, если у него в порядке мозги и сердце, может открыть глаза тем, кто еще не прозрел!..
Бабушка тихо зашаркала постолами, направляясь к двери.Начинало смеркаться, когда в комнату вошел дед, в шапке, облепленной кострой и клочками пакли. Был он жилист и юношески подвижен, только лицо задубело и сморщилось. В Рогайне и близ лежащих белорусских селах все знали, что никто, пожалуй, не работал столько на дожде, на солнцепеке и в пыли, как старый Залан.
Дед был невысок ростом, по не особенно огорчался этим. Посмеиваясь, он часто говорил: «Что толку от стоеросовой дубины: ни накормить ее, пи одеть». В этом и бабушка, сама женщина некрупная, полностью соглашалась с мужем. И то правда: с едой, конечно, дело темное; зато с одеждой наверняка — не так уж много полотна у батрака; чем меньше отрежешь, тем лучше.
— А, горожанин явился? Ну, здоров, здоров! — сказал дед, увидев меня.
- Юрис, ты что так рано? — боязливо заглянула бабушка в лицо трепальщика. — С хозяином повздорил? Или давит под ложечкой?
Старушка недаром встревожилась: Юрис Залан никогда не кончал работу так рано.
— Не бойся, мать.,. — Дед крякнул. — Все в полном порядке. Отмахал свои восемь часов. Чего надрываться из-за чужого добра!
После ужина дед взобрался на скамью и протянул руку. Высоко на небольшой полочке, как во всех домах Рогайне, лежала, согласно традиции, запыленная библия. Из-под нее выглядывала шашечная доска, а на ней — совсем уж неподобающая вещь: засаленные игральные карты.
— Во что сыграем: в шашки или в «шестьдесят шесть»?
— Лучше в шашки, дед.
Старик вытащил доску и снял с гвоздика мешочек с черными и цветными бобами.Я не поверил глазам своим. Слыхано ли, чтобы старый Залан, вообще заядлый игрок, решился играть в будни? Ведь вечером буднего дня зимой дел было невпроворот: вить веревки, плести лапти, чинить хомуты...
Игра началась. Я рассеянно передвигал шашки и вскоре проиграл. Старик, ликуя, отложил на своей стороне две бобинки. Так мы отмечали победы. Обычно, кончая игру, сосчитывали выигрыши и поражения; проигравший, если это был я, декламировал стихи обязательно на французском языке; если дед — скрипучим голосом на верхнеземгальском диалекте пел шуточные песни.
Начали третью партию. После пяти первых ходов дед остановился:
— Не люблю облапошивать младенцев... Что с тобой, парень?
— Ничего.
— Э, брось обманывать! — Дед с силой отодвинул шашечную доску; несколько бобов упало на пол.
— Думал просто — о том о сем.
— Вот так игрок! О чем же ты думал? О тех временах, когда на деревьях лепешки росли?
— На тебя, дед, глядел и удивлялся.
— Ага!.. — протянул он и, в свою очередь, пытливо взглянул на меня. — Ага, ты удивлялся... Понимаю, понимаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139