Так был заключен договор, и целую неделю мы оставались после уроков в школе, пока нас не выгонял сторож Иван Иванович. Однажды Андрюша, пригорюнившись, подсел ко мне и, не объясняя причины, отказался заниматься. Разумеется, мне хотелось узнать, что случилось, чем я провинился, почему он так неожиданно решил меня покинуть. Пробормотав что-то не вполне вразумительное, Андрюша попытался увернуться, но от меня так легко не отделаешься. Я никак не мог отступиться. Наконец Андрюша велел мне побожиться и поклясться, что не проболтаюсь. Когда я дал все страшные клятвы, какие только знал, он рассказал: Альфонс Шуман предложил целый рубль только за то, чтобы Андрюша перестал со мной заниматься. Разумеется, ему трудно было отказаться от денег — ведь матери так нужны очки!
Мы раздумывали, как выйти из положения. Андрюша со слезами на глазах уверял, что он очень хочет мне помочь. Тогда я предложил забираться в какой-нибудь сарай на лугу и там учиться. Андрюша согласился.
В сарае мы занимались несколько дней. Но как мы мерзли в нашей плохонькой одежонке! Особенно я, потому что считал своим долгом снимать пальтишко, чтобы укрыть им колени своего маленького учителя. Наконец и сказал: «Довольно, теперь и один справлюсь». Андрюша не соглашался, он чувствовал себя виноватым за тот злополучный рубль, хотя, если говорить по
правде, виноват был только я один: когда наши занятия подходили к концу, мы оба так уставали, что было уже не до изучения латышского языка. Я кое-как отблагодарил своего друга зимой, когда отец где-то заработал яблоки. Треть их взял себе, а две трети отдал Андрюше. Но я забежал вперед.
Глава IX
Великан не дает покоя Букашке.
На следующий день после неудавшегося нападения Альфонса Шумана ко мне подошел во время перемены школьный силач Афонька Шмуратка, Быть может, он казался сильнее всех лишь оттого, что ему было семнадцать или даже восемнадцать лет. Но, как бы там ни было, нам он представлялся зверем, которого опасно дразнить. Только немногие смельчаки рисковали задевать его, да и то держась одной рукой за ручку двери. У Афоньки был узкий лоб, рот почти всегда полуоткрыт, а глаза сонные. Он не мог похвастать умом. Некоторые утверждали, что батюшка Онуфрий слишком много колотил его; другие, напротив, стояли на том, что никогда Афоньке от батюшки не влетало так, как он того заслуживает.
И вот Шмуратка равнодушно, не говоря ни слова, схватил меня.и начал сгибать в колесо, пригибая мою голову к ногам. Я заорал от боли диким голосом. Афонька отпустил меня, как будто удивляясь моим воплям, но тут же снова принялся за свою жестокую забаву... Я, как червяк, извивался в руках этого чудовища. Что думали мои товарищи— не знаю, но, конечно, никто не решался мне помочь.
Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы маленький Яша Ходас не закричал: «Учитель!» Шмуратка тотчас же отпустил меня и удрал на свое место. Удивительно, как проворно, словно белка, шмыгнул этот увалень. А Яша крикнул нарочно. На этой перемене Афонька больше ко мне не подходил. Маленькому Яше он потом задал трепку.
До самого окончания урока у меня ужасно болели руки и ноги, и я не слышал, что говорил учитель. Меня все время мучил вопрос: почему этот изверг напал на меня? Что станет со мной, если это еще раз повторится? И что делать, чтобы предотвратить беду? Вдруг на большой перемене у меня с глаз спала завеса: Шмуратка ел котлету. Я все понял: только у одного человека в школе были котлеты, и этот единственный — Альфонс Шуман!
Так вот откуда все время угрожала опасность! Но в чем моя вина? Что я ему сделал?
Куда б я ни кинулся, передо мной стоял смертельный, непобедимый враг — непобедимый потому, что у него была хорошая одежда, деньги и котлеты.
Глава X
Кому шутки, а кому слезы. — «Мартышка и Очки».
— Медовое дерево из-за границы. — «Я напущу на тебя привидения». —«Голодный» хлеб.
В этот день отец долго не приходил домой. Я тоже поздно засиделся, учил наизусть басню Крылова про мартышку и очки.
Наконец явился отец; он был сердит и угрюм. Не говоря ни слова, со злостью швырнул на лежанку шапку и куртку. Мать позвала его ужинать; он нехотя сел за стол и как-то неестественно засопел.
— Чего глаза пялишь? — крикнул он, ударив кулаком по столу.
А я и не думал пялить глаза. Наоборот, я их зажмурил, чтобы лучше запомнить басню. «Отец, наверное, шутит», — мелькнуло у меня в голове. Он иногда имел обыкновение так шутить: сделает сердитое лицо, прикрикнет, а видя, что ты испугался, засмеется.
Но он не шутил:
— Я тебя спрашиваю: чего глаза пялишь?
— Что ты разошелся? — спросил дедушка, уже лежавший в кровати. — Выпил чарку на три копейки, а кричишь на рубль. Оставь ребенка в покое. Видишь, он учится!
— Хорош «ребенок»! — передразнил отец. — Этот ребенок сдирает с отца шкуру.
Все насторожились: что случилось? У меня басня вылетела из головы; я съежился, ожидая нового удара, какого до сих пор еще не получал,
— Зашел к Шуманам, — начал рассказывать отец,— поговорить о долге. Ведь через месяц мы должны им заплатить девятнадцать рублей сорок копеек. Прошу, нельзя ли отсрочить до Нового года, пока откормим Эрцога, вытреплем и продадим лен. Какое там! Только заговорил, Шуманиха сейчас же кричать: другие колонисты куда богаче и не посылают детей в школу. А мы воспитываем этакого озорника, учим его, тратим деньги— мало у нас долгов, что ли? Наш-то, оказывается, хотел заколоть их Альфонса; выхватил из кармана железный шкворень и бросился на него. Потом натравил какого-то русского парня, тот чуть не убил молодого Шуманенка.
Что за подлые люди эти Шуманы! Впервые в жизни я слышал такое бессовестное вранье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139