— Мадемуазель Зебиексте, вы видели когда-нибудь этого господина на вечерах, устраиваемых нашим обществом?
Нет, мадемуазель Зебиексте никогда не видела меня на вечерах общества. Я собирался было их прервать: как мог я бывать на вечерах, если все время приходилось гоняться за грошами, которые так трудно добыть! За двадцать копеек писать сочинения па пяти и семи листах... Но господин Лусис опередил меня, видно опасаясь, что его сердце может некстати размягчиться.
Да-да, Рогайне... Он слыхал о таком колонии... Гм, гм... Да, там есть один заслуживающий доверия господин... господин Шуман... Лицо, обращающееся в общество, должно иметь рекомендательное письмо... Может быть, в следующий раз я явлюсь с письмом от господина Шумана?
Мадемуазель Зебиексте тоже была не столь высокомерна, как казалось с первого взгляда. Она заметила: здесь учится гимназист из Рогайне — господин Тетер. Очень видный молодой человек и ловкий танцор... Может быть, господин Лусис помнит? В гостях у госпожи Лининь ему был присужден первый приз за вальс: оригинальный торт с колокольней церкви Святого Петра.
— Да-да, — согласился господин Лусис.
Итак, в следующий раз мне предстояло явиться с рекомендациями от Шумана и от господина Тетера.
С полной серьезностью и как бы вскользь я спросил: какие же отношения существуют между господином Лу-сисом и господином Шуманом? Ведь господии Шуман не часто ездит в Витебск и о его общественной деятельности здесь никто ничего не слышал. Господин Лусис ответил на это гораздо вежливее, чем раньше, я бы даже сказал — совсем вежливо:
— Видите ли... я его хорошо знаю. У нас были коммерческие дела. У меня колбасная на Полоцкой улице...
гм, гм... а у господина Шумана свиньи... — Представи рель благотворительного общества забыл на мгновение о цели моего прихода и прищелкнул языком. — Такие Жирные! Только не могу понять, что случилось с ними в последнее время. Нет ли у вас свежей информации?
Эти люди не сказали, есть ли у них деньги, есть ли хоть маленькое желание помочь гимназисту, не бывавшему на танцевальных вечерах госпожи Лининь. Но они были по-деловому вежливы, и я ответил им тоже вежливо:
— Господин Шуман все время ловко занимался колдовством. Его свиньи жирели, а соседские дохли. Но теперь ему не посчастливилось — его собственных свинок сглазили. Остерегайтесь! Не ешьте колбасу, приготовленную из их мяса!
Господин Лусис внимательно посмотрел на меня, затем бросил на барышню многозначительный взгляд, как бы констатируя: «Ну, видите, без рекомендаций нельзя... Нельзя связываться с незнакомыми господами».
Глава XXXII
«Гривенник еще в кармане...»
Выйдя из благотворительного общества, я наскреб в кармане десять копеек. Вспомнилось стихотворение Вейденбаума: «Гривенник еще в кармане, перед смертью весь пропью». Я не пил, а если бы даже пил, то теперь, в военное время, за десять копеек нельзя было достать и полстакана пива. Но я мог пойти в кино — рядом находился кинотеатр «Художественный».
Купил билет. Прошел в фойе вдоль ряда стульев — все занято. Тут ко мне подбежала Оля Ранпевич:
— Ты сегодня великолепен! У тебя манеры рассеянного английского лорда.
— Благодарю за комплимент.
— Ну, как тебе нравится новая работа? Уже привык?
— Очень благодарен за такую работу.
— Как, ты недоволен? Неужели Владимир Казими-рович обманул меня? Или он дал тебе такую работу, с которой ты не можешь справиться? Но он мне обещал. .. и я...
— Он порядочный человек и вполне достоин твоей благосклонности.
Оля посмотрела на меня широко открытыми глазами. Мне вдруг стало жаль нашей поруганной дружбы.
— Вот уж никогда не думал, Оля, что вы способны помогать жандармскому офицеру делать из меня шпиона!
— Шпиона?—Девушка так громко вскрикнула, что несколько человек оглянулись на нас. Она смотрела на меня изумленными глазами. — Роберт, ты что, бредишь?
Быть может, она действительно ничего не знала. Но все равно! Я не могу дружить с девушкой, у которой такие знакомые. Во рту пересохло, словно я находился в горячей бане. Повернувшись к дверям, я пробормотал хриплым голосом:
— Прощай, Оля...
Однако она не отступалась. Мы уже вышли в коридор, к кассе.
— Я найду тебе другую работу... Милый Ломоносов, я не виновата... Роби, сумасшедший, возьми мои деньги. Они честно заработаны... Отец дал мне их сегодня утром...
Ее отец? Я вспомнил: на днях был большой крестьянский процесс. Умирающие с голоду старики и женщины, сыновья и мужья которых задыхались на фронте от немецких ядовитых газов, дочиста выгребли хлебные закрома в амбарах одного из имений. Их посадили в тюрьму, суд продолжался много дней. Я слыхал, как Кобыленко-Соколовский, который ради спасения своей шкуры пролез в гимназию Неруша, радовался и кричал во всю глотку:
— Прокурор молодчина! Он произнес блестящую речь против этих разбойников, каторга им обеспечена!
Да, честно заработанные деньги!.. Только теперь я заметил, что мы вышли на улицу. В этом кино никаких контрамарок не давали. И я весьма галантно произнес:
— Вы меня вытащили из теплого помещения, из-за вас потеряно место в кино. Верните мне десять копеек, чтобы я мог попасть обратно. Я не намерен ради дочери прокурора лишиться удовольствия посмотреть фильм о богатом дядюшке и его беспутном племяннике...
Глава ХХХШ
Тихон Бобров. — Волчонок. — В царстве шпиона».
На экране мелькали кадры картины, но до сознания моего ничто не доходило — так я был взволнован раз-говором с Олей. Только на улице пришел в себя — голова прояснилась. И я решил отправиться в маленький переулок, выходящий на набережную. Соня отворила мне дверь и вскрикнула:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139