Отец тоже посуровел:
— Довольно валяться! Пора начать пасти коров. Я съежился, словно от удара.
С какой тревогой ждал я прихода дяди! Мать не раз повторяла, что, приехав из Витебска, он своим детям подарил какую-то мелочь... А мне... И вот...
Дядя явился на другой день, когда я, пошатываясь, выполз во двор и грелся, сидя у поленницы дров. Я рассказал ему все о Платоновых, начиная с липового чая и малинового варенья и кончая нападением маленькой поэтессы на свирепого пса. А рассказав, закрыл глаза, так как мне казалось, что он за книжку с картинками скажет мне много горьких слов.
Вдруг мою голову окутала борода дяди Дависа, и я вздрогнул, услышав ласковые слова:
— Молодец! За это не могу оставить тебя без награды... Чего бы ты хотел?
Кровь быстрее потекла по моим жилам.
— Дядя, если бы ты... если тебе нетрудно... Сходи к учителю — переведет ли он меня в третье отделение? Скажи: я так хорошо решал задачи...
Уже дядя успел скрыться за поворотом, когда я вдруг увидел на дороге светлоголового мальчика — идет себе, бросает в воздух шапку и свистит. Да ведь это Алеша Зайцев! Как он сюда попал? Ага, идет меня навестить! Я теснее прижался к поленнице: подожди, уж я тебя напугаю! Через минуту, высунув голову, увидел: мальчик уже миновал нашу баньку. Я закричал:
— Алеша, Алеша!
Он оглянулся, посмотрел, кто его зовет, и в два прыжка очутился возле меня:
— Букашка, что же ты?.. — И Алеша сразу начал мне объяснять: — Вот это хорошо, что ты рядом живешь! Теперь уж мы с тобой когда-нибудь сцепимся! Только не забывай: не хватайся за одежду — одежду нужно беречь. Но я знаю, ты честный.
— Что ты тут делаешь?
— Разве не слыхал? — удивился Алеша. — Нанялся к Шуманам пастухом.
— А как со школой? Кончились занятия?
— Нет. Да много ли ребят там осталось! Все уже ушли в пастухи. В первом отделении пять-шесть, во втором—тоже немного, только в третьем отделении еще все потеют — готовятся к экзаменам. Ну и дерут же их! Митрофан Елисеевич совсем доконает их этими «ять».
Я поразился:
— И в первом отделении мало учеников? А что говорит Зинаида Ивановна?
— Зинаида Ивановна? — Алеша свистнул. — Зинаиды Ивановны больше нет: батюшка Онуфрий доказал инспектору, что она совсем не годится для школы. И уже перегородка разобрана.
— Но что об этом говорят люди?
— Старики жалеют Зинаиду Ивановну: с каждым она умела поговорить... Ученики потихоньку плачут, а Митрофан Елисеевич—этот-то рад... — И, пригнувшись ко мне, Алеша зашептал: — Знаешь, у нее брат арестован. Тоже был учителем. Ну, Митрофан Елисеевич стал к ней придираться, а Зинаида Ивановна сказала ему прямо в глаза: «Лучше идите с батюшкой Онуфрием служить в полицию — там вам скоро медали навесят».
Мне показалось, что солнце померкло и тучи заволокли все небо. Вспомнился тот вечер, когда Алеша, чуть не проглотив со страха мел, скрылся из класса и оставил меня одного с учительницей. Так вот почему Зинаида Ивановна была такая грустная и сердитая! Видно, она только что получила печальную весть о брате. Мы помолчали, потом я спросил:
— А тебя переведут во второе отделение?
— Не знаю... Думаю, переведут. Как же иначе?.. Э, да пусть делает что хочет!.. — И Алеша, подбрасывая шапку, отправился дальше к Шуманам.
Во время обеда отец был особенно угрюм:
— Сегодня побывал у Каулиней. Лиене жалуется, что Давис снова куда-то исчез в самое горячее время. Люди пахать готовятся, хомуты чинят, а этот... И она думает— опять из-за нашего Букашки... Ну, ты тоже берись завтра за работу! Школами сыт не будешь.
Я сидел тихий и задумчивый.
— Пусть еще денек отдохнет, пока совсем не встанет на ноги, — проговорила бабушка.
На другой день я уже срезал для своего стада хворостины. Сияло солнце, заливались жаворонки, прыгали козявки. Тут же рядом носилась Зента. А мне не хотелось ни радоваться, ни смеяться. Я думал о Зинаиде Ивановне, о Соне; жизнь бедняков — как поле, поросшее репейником: он их колет и царапает.
— Э, парень, ты соскучился по дождю?
Я быстро провел ладонью по глазам и вскинул голову. Неужели дядя Давис думает, что я способен плакать?
— Не горюй! Сначала, правда брыкался": нужно, мол, подумать и поразмыслить.
— Дядя Давис, ты не напомнил учителю о том, как я задачи решаю?
— Сказал, но он только пробурчал: «Считает он средне, ничуть не лучше других». Но потом вспомнил: «Ага, Букашка знает наизусть все слова с буквой «ять».
— Он переведет меня, дядя? — все еще сомневался я.
— Переведет! — Дядя хлопнул меня по плечу.
За спиной осталась тяжелая, мрачная зима, принесшая мне столько огорчений. А впереди ожидалось еще много таких же мрачных дней, если захочу учиться. Чуть слышно вздохнув, я сжал кулаки:
— Надо выдержать!
Часть 2
Глава I
Суровые молитвы. — Веселея весна. — Прогулка маменькиного сынка. — «Нет на свете справедливости!»
В зимнее время дядя Давис, бывало, поздоровавшись со всеми и обогревшись, рассказывал анекдоты о священниках, дьячках, о глуповатых свадебных гостях, под-выпивших участниках похорон и веселых поминках. Бабушка, правда, бранилась: негоже слуг божьих хулить, всемогущий может не на шутку рассердиться. Однако и она вместе со всеми смеялась до слез, до колик в боку. У дедушки на длинные зимние вечера был тоже припасен целый ворох всяких сказок и бывальщин, которые вряд ли привели бы в восторг и порадовали владыку владык и царя царей.
Отношение отца к богу было довольно трудно опре-делить, так как отец с каждым годом становился все угрюмей и молчаливей. Во многих домах нашей колонии Рогайне в воскресенье по утрам всегда читались предлинные молитвы. Но у нас часто, особенно летом, случалось и так:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139