Первоклассники радовались тому, что новая учительница часто улыбается и даже смеется. Но мы охладили их пыл: видно, пока она только присматривается.
К концу дня многие из нас почувствовали себя задетыми— в первом отделении никто не был наказан. Мы успокаивали себя надеждой, что настанет время — и первоклассники заплачут.
Зато нам пришлось туго. У Митрофана Елисеевича осталось всего два отделения. Он без конца спрашивал нас, и наказания сыпались, как из бездонного мешка. Я впервые как следует осознал, что из-за грамматических ошибок мои уши постоянно будут красными, а то и синими.
Особенно замучили меня слова с буквой «ять»'. Этот сев» было чем-то таинственным и непостижимым. Я долго мучился, не понимая, чем он отличается от простого «е». Мне казалось, что мои латышские уши не улавливают этой разницы. Я спросил товарищей, замечают ли они ее. Узнав, что те также не слышат разницы, я с грустью решил: все они разговаривают на «мужицком языке» и у них, должно быть, испорчен слух.
Оставался один выход — все странные слова с буквой «ять» попросту зазубрить. Однажды мне удалось выиграть целую кучу новых и старых перьев и выменять на них у Тихона Боброва две очень красивые коробочки из
под папирос. Я разрезал лист бумаги на маленькие кусочки и на каждом написал по одному слову с буквой «ять». Переписал все эти проклятые слова и засунул в коробочку № 1. Куда бы я ни шел, где бы ни сидел, вытаскивал по одной бумажке и все бормотал: «Хлеб» писать через «ять», «хлеб» нужно писать через «ять». Затем бумажку со словом «хлеб» перекладывал в коробочку № 2, а из коробочки № 1 вытаскивал новую.
Это мне очень помогло: скоро я стал большим знатоком слов с буквой «ять», хотя так и не мог уловить разницу между «ять» и «е». Иногда я пробовал слова с «ять» выговаривать по-особому, через нос, но Митро-фан Елисеевич сейчас же нападал на меня: мой нос, мол, так и напрашивается, чтобы его крепко потянули за то, что он коверкает русский язык.
Но, увы, наступил черный день, когда эти «ять» опять ввергли меня в беду. Однажды учителю сказали, что ученик третьего отделения Тит Терешенок весь вечер курил. Тот сначала отрицал, потом признался, что у них гостил его дядя, матрос, приехавший издалека, и дал ему две папиросы, уговаривая отведать.
Учитель заявил, что существует циркуляр, по которому за курение исключают из школы. Но у Тита есть смягчающие вину обстоятельства, ибо матросы самые верные слуги и защитники государя, если только они не подпадают под влияние бунтовщиков. И все-таки ученик есть ученик, поэтому Тит Терешенок наказывается исключением из школы на две недели. Со слезами на глазах молил Тит о прошении: ему, ученику третьего отделения, предстояло весной сдавать экзамены. Он был готов две недели простоять на коленях, только бы остаться в школе. Митрофан Елисеевич был неумолим: нужно с раннего детства научиться уважать государственные законы.
Терещенок, уходя из класса, тихонько попросил одного из Товарищей аккуратно все записывать, чтобы вечером можно было узнать, что делалось на занятиях. Как назло, учитель уловил последние слова. Повысив голос, он строго предупредил, что Тит на эти две недели полностью исключается из школьного общества. Никто не смеет с ним разговаривать, играть, а тем более давать книги. Кто нарушит это распоряжение, пусть пеняет на
себя. А Титу учитель посоветовал чаще посещать церковь и каяться в своих грехах. Не знаю, молился ли Тит богу и святому угоднику Николаю, но весной он с треском провалился на экзаменах.
В тот день, когда выгоняли из школы Тита, какой-то негодяй донес, что Букашка, вероятно, тоже курит: у него в кармане постоянно две папиросные коробки. Я подозревал, что донес Альфонс: кто еще способен на такую подлость? Учитель подозвал меня к себе и обшарил карманы. Ну и обрадовался же он, когда в самом деле извлек мои драгоценные коробочки № 1 и № 2! Однако радость его померкла: он не нашел в коробочках ничего, кроме маленьких кусочков бумаги.
И все же не избежать бы мне трепки, если бы весь класс не стал на мою защиту. Букашка курит? Этого быть не может, на него не похоже! Все видели, что я хранил в своих коробочках синие бумажки.
Благодаря этому меня даже не поставили на колени, хотя учитель и ворчал, что нужно остерегаться табака и даже не притрагиваться ко всему, что с ним соприкасается. Поучая нас, он смахнул со стола мои синие бумажки и бросил в печь. Сколько усилий стоило мне их изготовить, а теперь начинай все сначала! Красивые коробочки учитель сунул в карман, и однажды весной я увидел их у него на столе. Да, эти коробочки в самом деле были очень красивы: недаром я отдал за них целую горсть перьев и недаром сам пан курил из них папиросы.
Глава XIX
За мной гонятся деревья. — На запятках.
За несколько дней снегу навалило много-много, кое-где засыпало низкие.заборы и кусты. Но как раз к этому времени наш Ионатан совсем ослаб и охромел. И в следующий понедельник пришлось тащить мешок с припасами на собственном горбу.
Надежда, что кто-нибудь подвезет, тоже не сбылась. По дороге то шли тяжело нагруженные сани, причем сам возница плелся пешком, то быстро проносились легкие санки. Мои ноги зябли еще больше, чем осенью, когда
я месил грязь. Долгожданный снег оказался не таким уж приятным гостем.Все-таки я не переставал надеяться, что кто-нибудь подвезет меня, и. каждые пять шагов оборачивался назад. Вскоре мои глаза застлало слезами, а деревья и кусты расплылись цветными пятнами: зелеными, желтыми, красными. Наконец они зашевелились и погнались за мной. Я давал себе слово больше не оглядываться, но ноги отказывались служить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139