Ну, сшей же, бабушка!..»
С неделю жужжал у нее над ухом, как комар. Бабушка уверяла, что даже во сне слышит мое жужжание.
Нелегко было ее убедить, что без торбы несподручно даже скот пасти и Зиедаля — так звали нашу корову — может от этого потерять молоко.
Пенал я видывал только издалека. Раздобыть его оказалось еще труднее, чем торбу. Не всегда же надоедать взрослым — вечно занятому отцу и дедушке! Пришлось попробовать сделать пенал собственными руками. А это не так-то просто. Маленькая ручная пила все время цеплялась за мои штанишки и ни за что не хотела впиваться в дерево. Однако, попотев над пятью-шестью дощечками, я сделал вместительный ящичек, в который можно было положить не только карандаш и ручку, но также нож, ложку и еще кое-что. Ящичек был не бог весть каким красивым: один конец шире, другой уже и весом фунта в полтора, но и такой сгодился бы, если бы только крышка удалась. А с крышкой не ладилось: смастерил несколько штук, но ни одна не лезла в пазы. Пробовал обстругать, сделать поуже — тогда оставались щели, через которые мог выпасть самый толстый карандаш. Делать нечего, пришлось обратиться к старому Егору.
Егор батрачил у Шуманов. Но как повидать его? Я не смел ходить к Шуманам. У них была злая собака, и к тому же Альфонс Шуман, большой и толстый мальчишка, бывало, как увидит меня, тут же высунет язык. И вот я несколько дней пас скот у межи, отделявшей пашу землю от земли Шуманов, хотя Зиедаля и Толэ — так звали нашу телку — всё норовили пробраться туда, где побольше травы. Раза два мне дома выговаривали, что Зиедаля стала давать меньше молока. Отец даже начал сомневаться в моем до сих пор неоспоримом пастушьем таланте. Я стоял на своем: нужно пасти в этих местах, пока Шуманы не убрали пшеницу; иначе их скотина сожрет траву по обеим сторонам межи.
А Егор все не показывался. Мои замыслы рушились. Я был уже близок к отчаянию, когда наконец заметил долгожданного старика. Он тащил домой прутья, срезанные в лесочке.
Мы обменялись несколькими словами о том, где лучше трава, скоро ли можно гнать скотину домой, потом я заговорил о деле. Егор пообещал мне помочь. Но он был страстным курильщиком и намекнул, чтобы я принес ему какую-нибудь книгу на цигарки: все равно рано или поздно их сгрызут крысы. Я был гораздо лучшего мнения о прочности наших сундучков, но больше нечем было расплачиваться. А что за ученик без пенала? Может быть, таких даже и в класс не пускают...
Всю ночь я бредил, часто просыпался. Мысленно перебирал все старые календари, но не находил такого, которым не жалко пожертвовать. На следующее утро я все же взял один из них, благоговейно заучил наизусть название: «Курземский календарь 1897 года» — и отдал его Егору. «Ясное цело,— говорил я про себя, — как только кончу учение и вырасту большой, обязательно куплю точно такой же и положу его обратно, так что отец никогда не узнаёт о моем проступке».
Егор действительно сделал красивый пенал, даже слишком красивый.
Я готовился к школе, и голова моя постоянно была набита важными вопросами. Неудивительно поэтому, что однажды на пастбище я заметит дядю Дависа, только когда он подошел вплотную. Не придумав ничего лучшего, я раза два перекувырнулся в его честь.
Дядя Давис сел на землю и прислонился к стволу ясеня, как будто его голова не держалась на плечах. Затем он приказал:
— Почитай!
У меня в кармане постоянно было что-нибудь для чтения. Я присел рядом с дядей и начал читать. Речь моя текла, как ручеек, фразы неслись одна за другой, как рассыпанные по волнам листья. Но только начал я распаляться, как дядя с большим трудом остановил меня, встал и, смотря куда-то вдаль, проронил:
— Слышал сейчас, как читает Альфонс Шуман, и нарочно подошел к тебе.
Я помрачнел: понятно, по сравнению с Альфонсом выгляжу, как простой цеп рядом с молотилкой. Поэтому у меня захватило дух, когда дядя Давис сказал, что Альфонс не читал, а давился, будто поперхнулся костью. А ведь он проучился в школе два года и пойдет в третье отделение. Я же читаю, как настоящий студент.
— Постой-ка, нельзя ли определить тебя во второе отделение... Что тебе делать с теми, кто начинает учиться читать?
Дядя ушел. Я вытащил из-за пазухи маленькую синюю жестяную дудку, на которой играл, когда никто не слышал. Меня охватила неописуемая радость, точно я уже сижу во втором отделении. Удивленные овцы столпились вокруг меня, а я все играл и играл... Мое занятие прервал дедушка, крикнув издали, что оба поросенка забрались в картофель.
Понятно, я не мог удержаться, чтобы за обедом не сообщить домашним о своей .радости. Но они с поразительным равнодушием смотрели в свои миски, а отец махнул рукой, точно отгоняя назойливую муху:
— Ты умеешь читать по-латышски, а в школе нужно по-русски.
Лучше бы вылил он мне на голову ушат холодной полы! Куда годилось мое умение читать по-латышски, если мы жили в России, где все должны читать по-русски!
— Дай мальчику русскую азбуку! — поспешила мне на помощь бабушка.
— А где ее взять?
— Попроси у Шуманов — может быть, Альфонсу больше не нужна.
— Если кто-нибудь из соседей поедет в Витебск — попрошу купить А с Шуманами не хочу связываться: опять заставят отрабатывать!
Дня три я не отставал от отца.Что делать? Неужели из-за какой-то несчастной азбуки придется целую зиму сидеть на одной скамье с начинающими? Случайно встретившись с дядей Дави-сом, я пожаловался ему на новое несчастье. Он задумчиво уставился себе под ноги:
— Вот видишь, братец, мы с тобой совсем забыли про русский язык...
И вдруг он так вскинул голову, что я невольно вздрогнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139