Она принялась объяснять: «Сначала иди прямо, затей направо, потом снова направо, и потом будет трактир — ну, слева, а потом церковь —вот этак прямо, потом полицейский участок, от него за угол, через улицу, затем опять направо ..»
Я шел, шел и наконец снова — уже в пятый раз! — вышел к Двине. Пришлось вторично спросить. На этот раз у полного господина с зонтиком. Он скороговоркой назвал мне пять или шесть улиц и, дернув головой, ушел... Я обозлился. На углу стоял усач в погонах и с шашкой на боку. Это был городовой. От дяди Дависа я слыхал, что от них нужно держаться подальше. Однако другого выхода не было.
Городовой сначала осмотрел меня с головы до ног, как бы желая выяснить, не намереваюсь ли я украсть Витебск. После этого он подкрутил усы, показал рукой на одну улицу, велел идти по ней до перекрестка, потом спросить еще у кого-нибудь.
Так я пересек весь город и подошел к Смоленскому рынку. Когда понял, что цель путешествия близка, меня охватила усталость, словно я весь день возил телегу с кирпичом. Вдруг какая-то старушка спросила, где тут лавка Кузнецова.
Это меня развеселило: неужели я похож на старожила? Ну да: я уже научился ходить по тротуару, не наскакиваю на людей, как это было утром, усвоил, что надо держаться правой стороны.
Добравшись до дяди Дависа, я как мешок свалился на кровать. В голове еще мелькнуло: «Все-таки Ломоносов не был таким слабым...»
Глава VІ
Деревенский паренек в гимназии. — Первый проступок. — Произношение, как у сапожника.
Мужская гимназия Ивана Романовича Неруша находилась на Гоголевской улице, верстах в полутора от квартиры Каулиней. Двенадцатого августа я поднялся вместе с солнышком и стал собираться. Дядя надо мной посмеивался: что я стану там делать так рано? Полы они сами подметут — обойдутся без меня. Я хоть и по-
нимал, что время раннее, но очень беспокоился: мне все казалось, что часы дяди Дависа испортились. Наконец и дядя сказал: пора идти.
Раз пять прошел взад и вперед мимо длинного бурого здания, но не заметил в нем ни малейших признаков жизни. Я заволновался: может быть, в гимназии есть вторые двери, возле которых народ кишмя кишит? Нажал ручку больших дверей, над которыми висело изображение двуглавого орла, и застыл от ужаса: не открываются!
Кто знает, что бы я сделал, к кому побежал бы за советом... Но мимо проходил седой господин, который, увидев мои тщетные усилия, сказал:
— Хочешь войти, да не можешь? Нажми-ка эту белую костяную пуговку!
Нажал. Внутри раздался резкий звонок. Спустя мгновение дверь тяжело раскрылась, и я покрылся потом: передо мной стоял... сам генерал!
Кто же это, если не генерал! Рукава обшиты желтыми полосками, на голове фуражка с желтым донышком, на сюртуке блестящие пуговицы, а грудь — широкая, как стол.
— Чего тебе? — спросил «генерал» строгим голосом, видя, что я словно примерз к ступеньке.
Я открыл рот и пошевелил губами, но не издал ни звука.
— На экзамены?
Я что-то пробормотал и кивнул головой.
— Рановато, рановато! — «Генерал» посмотрел на меня и добавил: — Ну что с тобой делать! Входи, только не озорничай.
Как позже выяснилось, я принял за генерала швейцара гимназии Петровича.
В большом зале пол блестел как зеркало; это был паркет, о котором я только читал в книгах. Хорошо, что пришел пораньше: не успев сделать и двух шагов, я растянулся во весь рост — так скользко было на этом проклятом паркетном полу. Петрович добродушно рассмеялся и пожал плечами: в самом деле, ему не часто приходилось видеть, таких неуклюжих учеников.
Спустя некоторое время начали собираться нарядные мальчики, которых сопровождали матери в широких шляпах. Забившись в угол, я разглядывал их. Вот появилось несколько мальчиков, одетых попроще, но такой изношенной одежды, как на мне, ни на ком не было.
Затем в зал вошли господа с блестящими пуговицами на сюртуках, и вскоре прозвучал звонок: нас всех развели по классам.Первый экзамен был по русскому языку — диктант. Невысокий человек, с небольшими светлыми, как у хорька, усиками, рассадил нас по отдельным партам с таким суровым видом, словно мы были преступниками. Позже мы узнали, что этот хорек — злой дух гимназии, Исай Исаевич Остроухов, преподаватель русского языка и классный наставник третьего класса.
Исай Исаевич дал каждому большой лист бумаги с номером в правом углу и предупредил: экзаменующийся, которого уличат в списывании или в других незаконных поступках, будет немедленно изгнан из этого помещения и потеряет право поступить в гимназию вообще.
Уже после первых нескольких предложений волнение мое улеглось и страх улетучился: ну, друзья, вам вряд ли удастся найти в диктанте Букашки хоть одну ошибку! С некоторым злорадством я наблюдал, как похожий на Альфонса Шумана толстый мальчик в белом воротничке и галстуке со страдальческим выражением лица морщит лоб, не зная, что писать: «е» или «ять». Зачем он пришел на экзамены, раз ничего не знает? Сидел бы дома!
После перерыва мы написали небольшое сочинение, и на этом первый экзамен кончился. Совсем не страшно! Как на крыльях, полетел я домой, к дяде Давису.С грамматикой на другой день тоже хорошо справился. На третий день был назначен экзамен по географии.
Я спокойно сидел в зале в своем углу. У меня даже не было с собой книги: география меня нисколько не пугала. Вдруг я вытаращил глаза: ко мне подошла мать того толстого мальчика — Жоржа Комарова. Она нагнулась и сунула мне в руку блестящий серебряный полтинник.
На географии, как она узнала из достоверных источников, каждому дадут тянуть один билет с тремя вопроСами, Она просит меня сесть рядом с ее Жоржиком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139