«Любовь». Бредни! Слово всеобъемлющее, охватывающее всю Вселенную,—это борьба. Орел хватает мышь, коршун — курицу, кит левит сельдей, ласточка — мышей... везде одно и то же. Как среди животных, так и среди людей. Н-да, извечно так было и будет: один ловит и пожирает, другой бежит и гибнет.
Крысов откашлялся, и я быстро заметил:
— Я не слыхал, чтобы сельди восставали против кита или вороны заклевали орла. Но люди так делают. В Англии отрубили голову Карлу Первому. Во Франции— Людовику Шестнадцатому и королеве Марии-Антуанетте.
Крысов высокомерно усмехнулся:
— И зверь, обожравшись, дохнет. Меру нужно знать, меру... Н-да, но остается основа основ: блага жизни всегда будут в руках избранных. Сейчас, может быть, ты птенец коршуна... может быть, совенок, только что вылупившийся из яйца. Сегодня тебя и вороны могут растерзать. Но поставь себе цель: текущий счет в банке, двухэтажный дом в городе, акции. Это ты должен вырвать своими зубами и когтями. — Порывшись в кармане, лесопромышленник бросил на стол четвертную бумажку. — Итак, договорились: ты мне доверься, я — тебе. Пока еще ты не сделал ничего достойного внимания и поощрения, но пусть! Знай благодетеля! Н-да...
- Я...
— Небось таких больших денег отродясь в руках не держал? Признайся откровенно.
— Нет, но я...
— Ничего, прячь в карман. У меня будешь ты жить, как приемыш-любимчик, как змееныш в зоологическом саду, где его , кормят и глаза на него пучат.
В смущении я спрятал деньги.
— Не горюй... До сегодняшнего дня ты только существовал. .. ел, пил и небо коптил. Завтра я тебя запрягу в серебряные дрожки. Ты будешь бегать рысью, и тебе придется все видеть и слышать.
— Не понимаю...
— Для того бог и послал в мир хозяев — они должны понимать за всех. Видишь ли, Сидор Поликар-пович уже успел мне наябедничать. Ты, дескать, путаешься со всякой сволочью, спишь в бараке, с рабочими. Э, он старый кретин! Н-да... Понятно, в дни его юности жизнь не была такой сложной. Тогда все было просто: не понравился кто — за шиворот и вон его! А сейчас нам самим приходится идти к рабочему — выпытывать, о чем он думает. Словом, продолжай в том же духе... Заставь их доверять себе. Проникни в самые сокровенные уголки души... все запиши на бумажку... запиши все — и эту бумажку мне. Н-да...
Меня охватила ярость. Не ожидал, что между жандармом и коммерсантом нет никакого различия. Ах, вот почему так легко выпорхнул четвертной билет! Перегнувшись через стол, я проговорил срывающимся голосом:
— Только ли о рабочих? Может быть, и в бараке, где мастера живут, —тоже? ..
— Конечно, конечно... — быстро отозвался Илья Степанович. — В бараке у мастеров — тоже. О, это хорошо, что ты и о них вспомнил! Вижу, ты скоро оперишься. Обрати там внимание на механика Дударя.
Крысов говорил еще что-то, но я ничего больше не слышал. Перед глазами промелькнули классный надзиратель Хорек и жандармский офицер. Они тоже хотели меня подкупить... Я ужаснулся: «Неужели на моем лице можно прочитать что-то грязное, нехорошее, иезуитское? Говорят ведь — в чертах лица отражается душа человека. ..»
Крысов произнес что-то с пафосом и поднялся. Я неуклюже зацепил локтем конторскую книгу; та тяжело упала на пол.
— Господин Крысов, чтобы так зарабатывать на хлеб, необходим особый душевный склад. Не могу припомнить... не могу представить в русской литературе ни одного произведения, в котором не порицалось бы соглядатайство и наушничество.
Илья Степанович презрительно сморщился. Он не уловил иронии в моих словах, так как думал, что голодный мальчишка уже попал на золотой крючок. Но поговорить, видимо, считал нужным.
— Дорогой сынок, жизнь чертовски быстро идет вперед. Что могли знать классики о капитале, о рабочих, о технике? Эх, все они сегодня были бы не умнее трехлетнего дитяти! До Пятого года и мы, коммерсанты и предприниматели, еще позволяли себе спать целую ночь без просыпа. А сейчас...
Он увлекся собственной речью так, что даже отбросил любимое «н-да», то лирическое и интимное, то испытующее, а порой и осуждающе-грозное, резкое и нетерпеливое.
— К черту дурацкое чистоплюйство! Будем говорить прямо. Что такое соглядатайство? Самый распространенный поступок на нашей планете. Так было, так будет. Слежка, соглядатайство—это высшая мудрость для обитателей планеты, где всеобъемлющий закон — борьба! Н-да!—Теперь это «н-да» прозвучало, как на параде «ура».
Я поднял голову:
— Вероятно, я слишком туп, чтобы понять вашу мудрость.
Лесной князь сдвинул брови:
— Нет такой тупости, от которой не вылечивались бы. Универсальными средствами.
— Что это за средства? Я их не знаю.
— Деньги. Мы уже приняли одно зернышко. Н-да! Всегда с трепетом перечитывал я те страницы, где осужденный на смерть произносил у виселицы гордые слова, где оборванный уличный мальчишка, когда все кругом погибли, снова поднимал флаг на баррикаде, где негр с деревянным дротиком бросался на льва, чтобы
защитить своих детей, где корабельный штурман, оглушенный бурей, не выпускал из рук руля... Наступила минута острого перелома. Я медленно вынул из кармана четвертную, как тяжелый, заряженный пистолет, и резко бросил ее на стол.
Крысов вытащил носовой платок и погрузил в него нос. Он сморкался долго. В воздухе застыл палец с перстнем, рубин на котором напоминал каплю крови. Наконец, опустив руку, он заговорил голоском добродушного духовного отца:
— Валеночки все-таки тепленькие... Н-да! («Н-да» прозвучало более резко.) Ножки как у Христа за пазухой. Полушубочек тоже — ничего не скажешь... воротничок, словно девичьи щечки.
Снять с гвоздя полушубок было делом минуты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139