Прошло несколько часов. Очнулся я от окрика:
— На допрос!
Двое в штатском усадили меня в сани и повезли. Темные улицы казались незнакомыми, как будто я видел их впервые. Наконец сани остановились во дворе большого дома.
— Прямо через эту дверь и по лестнице наверх. Штатские велели подождать в приемной и скрылись з дверью. До меня донесся чей-то знакомый голос:
— Протокол выеденного яйца не стоит... Деревенские мужланы... Козявок видят, а слонов не замечают... Работы и так руки полны! Атмосфера напряженная, как накануне Пятого года... Какого черта пригнали в тюрьму мальчонку! Эти остолопы сами помогают революционерам. Загонят в хлев слабенького теленка — глядишь, спустя немного времени оттуда вылазит страшенным бык. Ну, зовите!
Растворились массивные дубовые двери. Ах, вот оно что! Знакомый кабинет, знакомый жандармский офицер, который осенью предлагал мне шпионить за латышскими беженцами,
— Это вы?—улыбнулся офицер. — Садитесь. Рассказывайте, как дела. Как поживает Ольга Георгиевна Ранцевич? Я ее давненько не встречал.
Плечо мое распухло. Я невольно пошевелил им, стараясь, чтобы рубашка поднялась повыше, не прикасалась к телу.
— Что с вашей рукой? — сочувственно спросил офицер.
— Сам хотел бы это узнать, — ответил я,
— По-прежнему иронизируете?
— Куда там! В самом деле, страшно больно. Жандарм раскрыл какую-то папку И назидательно сказал:
— Не хочу утверждать, что вы окончательно сбились с пути, но это может случиться...
Чтобы не вступать с жандармом в пререкания, я притворился заинтересованным.
— Я понимаю, конечно, — продолжал он:—вы случайно попали в историю с этой листовкой. Я даже считаю, что вас напрасно арестовали. Но все-таки прискорбно читать фамилию друга Ольги Георгиевны Ранцевич в этом деле. — Он отодвинул папку. — В России есть настоящие патриоты. Но почему вы, гимназист, не в их числе?
Я готов был держать пари: он сейчас опять предложит деньги, гимназию — только сделайся шпиком.
— Теперь вы возмужали, приобрели жизненный опыт. Как говорится, прошли огонь, воду и медные трубы.
Жандарм сверлил меня глазами, трудно было выдержать этот взгляд, но упорство волчонка взяло верх: я продолжал смотреть на него с невозмутимым видом.
— Осенью вы отказались. Сожалею, очень сожалею!— внушительно сказал он.— От. этого потеряли и мы и вы. Мы бы разоблачили кое-кого, а вы не попали в такое прискорбное положение. Самое главное, наконец: вы могли бы учиться в гимназии... стать выдающимся ученым и приумножить честь и славу нашего отечества.
Жандарм долго пояснял... может быть, он не скоро унялся бы, но я, использовав паузу, покачал головой:
— Не гожусь я для такой профессии.
Где-то рядом громко пробили часы. Офицер приподнялся, лицо его по-прежнему сохраняло любезное выражение:
— Вас скоро выпустят. Но я еще раз напоминаю: если когда-нибудь одолеют сомнения и вам станет трудно, постучитесь в мои двери. Не стесняйтесь!
«Какой прожженный плут этот вежливый жандармский тигр!» — думал я на обратном пути в тюрьму. Он умеет выжидать долго и упорно. Да, в царской охранке — не одни тупицы. Конечно, тупиц немало, но и ловких негодяев хватает.
Меня привели обратно. Несколько минут простоял я в длинном коридоре. Воздух был пропитан невыносимой вонью.
Пришел старший надзиратель со связкой ключей.
— К политическим. В девятый номер... — Сказав это, надзиратель хлестнул меня ключами по спине.
Камера невелика. Койки — куски серой ткани, укрепленные между двумя железными стержнями, — были подняты. Вдоль камеры вышагивал студент. Второй арестант сидел на лавке у изрезанного стола и время от времени стонал.
Студент — судя по форме, москвич — насвистывал цыганский романс. Остановившись передо мной, он заметил:
— Ну, если таких юнцов сажают в кутузку, значит, светопреставление близко.
О конспирации у меня еще не было никакого представления. Но случайно где-то слышал, что иногда в камеры засылают шпиков. Поэтому решил помолчать.
Через минуту студент подсел ко мне:
— Ну, юноша, что тебе пришили?
Мне не понравилась его навязчивость. «Что, если он подослан?»
— Ничего!—отрезал я.
В это время Сидевший у стола тяжело задышал, заскрипел зубами, видимо пытаясь удержать стон. Студент обнял его за плечи и тихо что-то сказал на ухо.
— Если у вас секреты, могу отойти в угол, — обратился я к ним.
— Секреты? — Студент зло рассмеялся. — Нет, юноша, бока, ободранные нагайкой, — это не секрет! Выби-тые зубы — не секрет. Окровавленное белье — тоже не секрет... — Он порывисто расстегнул форменный китель.— Смотрите!
— Где это... где это... — Я опешил.
— Далеко не надо ходить. Здесь же, в Витебске. Меня обрабатывал неопытный мясник, а вот... товарища Цирвиса —сам Брадатый. Не желаю тебе, юноша, попасть в лапы Брадатому!
Я почувствовал, как кровь отливает от лица.
— Кто он такой?
— Шут его знает, кто он по чипу! Жандарм, полицейский, шпик, палач, могильщик, шакал... в общем, гадина, слуга царской охранки. К этому нечего прибавить.
— Но как он осмелился... Если кричать, на улице прохожие услышат... Это станет известно всему городу...
— Как ты наивен! — пожал плечами студент. — В их кабинетах обои нежного цвета, на стенах картинки с пейзажами: лунная ночь... лодка... скала... белый романтический парус... А пытают они в застенке...
После ужина, поборов смущение, я сказал:
— Скоро меня выпустят...
Больше не добавил ни слова. Сами поймут, что перед ними еще не настоящий солдат. Если им есть что скрывать, пусть скрывают... Около полуночи Цирвиса вызвали. Он расцеловал нас обоих и захромал к двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139