.. Если Жоржику попадется неудачный билет, он осторожненько возьмет мой, а мне пододвинет свой.
Ну и покраснел я! Полтинник — это почти два фунта масла; билет от Витебска до Богушевска; и, уж конечно, интересная книга... Ее монета жгла мне руку. Покраснев еще сильнее, я отказался от денег, но обещал помочь Жоржику и потупился — при этом чуть не наткнулся на длинные булавки, которыми к шляпе госпожи Комаровой были приколоты яркие зеленые и желтые перья.
Вышло так, как она говорила.Нас подозвали к столу, на котором было разложено около тридцати билетов. Каждый старался угадать, какой из них счастливый. Взяв билет, я вернулся на свое место. Быстро заглянул в него: ну чего там трудного?
А Жоржик? С выражением отчаяния на лице он дрожащими руками вертел билет. Ага, дело плохо! И я, пододвинув ему свой, подмигнул: торопись, живо! Но это был точь-в-точь второй Альфонс Шуман. Схватив мой билет, Жоржик, так же как и раньше, только таращил глаза. Затем вдруг потянулся за своим первым билетом. ..
— Что там такое? — внезапно загремел голос Исая Исаевича.
Два дня прошло без нарушений и вдруг — вот они, грешники! Как тут не ликовать? Остроухов подскочил к нам.
Два других экзаменатора тоже повернулись в нашу сторону. Один — с безразличным видом, а другой — учитель географии Сергей Николаевич Уральский — посмотрел на нас из-под очков пытливо и грустно:
— В чем дело?
— Нарушение!— откликнулся Исай Исаевич.
Это было сказано внушительно: в чем суть, можно расследовать и через неделю. В первую минуту важно только то, что замечено нарушение.Разумеется, у каждого из нас в руках был свой билет. Как молния промелькнуло в голове: во-первых, главное нападение будет на меня — в поношенной одежде я кажусь в стенах гимназии белой вороной. Во-вто-
рых, защищаться тоже придется мне, так как этот тупица ничего не выдумает.
— Господин учитель, видите ли... видите ли, у него голова болит... и он у меня спрашивал... спрашивал, раз он болен, не отложат ли ему экзамен.
— Врешь! — закричал Остроухое, и глаза его засверкали.— Не знаешь своих вопросов? Он тебе объяснял?
Теперь на чашу весов было брошено все: мое учение, мое будущее. И я бойко заговорил:
— Господин учитель... завяжите мне глаза, и я покажу на карте все города Америки... Господин учитель, я могу ответить все, что нужно для четвертого класса!
— Исай Исаевич! - В это время к нам тихо подошел учитель географии. — В самом деле, может быть, мальчики говорят правду... У вас головкз болит? — спросил он Комарова. Но, когда этот тупица продолжал молчать, он снова обратился к Остроухову: — Если даже шептал что-то — много ли он успел объяснить? Ну зададим им несколько дополнительных вопросов...
— Все должны подчиняться закону! — не желал успокоиться Хорек. — Где же наш высший принцип — дисциплина?
— Послушайте... — Сергей Николаевич взял своего негодующего коллегу под руку и отвел его. Затем он стал что-то нашептывать, что, наверное, не понял и не расслышал никто, за исключением меня, так как мой слух необычайно обострился. — Комаров... у отца прекрасное имение у Невеля... А ведь у нас частная гимназия.
— И здесь должен господствовать дух казенной гимназии!— прошипел Исай Исаевич и отошел к карте.
Я облегченно вздохнул: спасен! Третий учитель у столика равнодушно рассматривал свои ногти.
Ох и терзал же меня Исай Исаевич! Задавал вопросы чуть ли не из всех тридцати билетов. Однако я отвечал ясно и толково.
Наконец вмешался Сергей Николаевич:
— Дорогой коллега, довольно. Мы и так преступили экзаменационные правила: спрашивать лишь по билету.
Все должны подчиняться закону! — не желал успокоиться
Это помогло. Я вышел из класса мокрый от пота, и только тут мои колени подогнулись от страха. Зал плыл передо мной, в голове был туман...
Неуклюжему Жоржику мои неприятности пошли на пользу. Что спрашивать с больного? Много позже я сообразил, что случилось бы, если бы беснующийся Исай Исаевич догадался о действительной нашей вине — об обмене билетами. Ну, Жоржика Комарова спасло бы прекрасное имение отца. Но что было бы со мной, с бедным крестьянским пареньком из Рогайне?!
Об остальных экзаменах нечего много рассказывать. Я больше не совал голову в петлю. На экзамене по французскому языку оба учителя долго смеялись над моими ответами: я выучил наизусть все необходимые слова и грамматические правила, но произношение у меня — как у сапожника, сказали эти двое. Счастье мне опять улыбнулось: на этот раз Исай Исаевич отсутствовал. И в конце концов мои знания по французскому языку оценили на «четыре».
Глава VII
Бурная радость. — Хаим Фейгин не принят... — Маленькая фуражка на большой голове.
Как известно, радость проявляется по-разному. Моя радость была шумной: мне неудержимо хотелось прыгать, кричать и кувыркаться. Будь здесь хоть Заячье болотце, я бы зверски расправился с ивовыми кустами. Или схватил бы прут и хлестал по всем лужам, чтобы вода брызгала в сторону хутора Шуманов. А не то завопил бы так, что Дуксик сразу примчался бы ко мне из дому.
К сожалению, я находился на улицах Витебска, где не принято так выражать свою радость. Я долго стоял у дверей гимназии Неруша, глядя на приколотый к ним большой белый лист с фамилиями принятых в гимназию. Отойдя шагов на двадцать, возвращался и снова читал белый лист, на котором среди прочих имен было напечатано:
«Роберт Залан... принят в III класс...»
Тогда я щелкал пальцами, пристукивал каблуками уходил и снова возвращался... Вдруг в дверях показался похожий на генерала швейцар Петрович:
— Ну что, голубчик, приняли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139