И потому я согласился с предложением Зоро. Пока он составлял пространные объяснения и акт о непроизве-денном вскрытии, я тем временем обошел медпункт. Поговорив с санитарками, я окончательно убедился, что во всем виноваты были сами раненые. Мне показали сковородку с прилипшим к ней кусочком гриба. Единственно, что могло еще вызвать сомнения,— все ли сделал Зоро, чтобы спасти товарищей? Однако и этот вопрос не имел решающего значения. Из университетской практики я знал, что врача никогда не осудят за то, что он не применил то или иное средство,— ведь у него на этот счет может быть свое собственное мнение.
Когда объяснительная записка и акт несовершенного вскрытия были готовы и мы их подписали, Мануэль Зоро заметно успокоился, повеселел. Он даже извинился за «нетактичные слова», которыми, вероятно, обидел тогда меня и Бориса. Чтобы все загладить, он принес бутылку розового муската. Мы вымыли руки, будто после тяжелой, грязной работы, и вышли в сад. Мускат был удивительно ароматный. Мануэль наполнил стаканы, мы выпили за дружбу.
— Их надо похоронить,— вспомнил я. Зоро усмехнулся.
— Давным-давно похоронены! Мы, коллега, занимаемся этим ночью. Уж так заведено. Днем похороны производят нехорошее впечатление на солдат. Тем, кто еще сражается, незачем видеть тех, кто уже сложил оружие.
Опять он был прав! А мне и в голову не пришло, что покойников хоронят ночью.
Я уж было совсем собрался уходить, но вспомнил, что комиссар просил забрать документы и вещи умерших. Я сказал об этом Зоро, он усмехнулся, пошел в дом и скоро вернулся с пачкой пожелтевших писем и тремя воинскими книжками.
— Вот все их богатство,— сказал Зоро, бросив буР маги на стол.
— А денег у них при себе не было? — наивно спросил я.
— Денег? — переспросил Зоро. — Откуда же у них могли быть деньги! А если и были, свалили в яму со всеми деньгами. Мы по карманам не шарим.
— Составьте акт,— сказал я ему. — Хорошо, что вспомнил. Комиссар просил.
— Комиссар! — протянул насмешливо Зоро.— Для этих комиссаров главное бумажки.
— Порядок есть порядок,— возразил я. Зоро посмотрел на меня недобрым взглядом.
— С бумажным порядком далеко не уйдем. Порядок должен быть у нас в душе, в сердце. Тогда будет меньше бумаг и больше порядка.
— Вы настоящий анархист,— я пытался уязвить его, но он ответил:
— И я горжусь этим. Вы, коммунисты, любите бумажный порядок, мы, анархисты,— неписаный, но строгий порядок. И это есть высшая форма порядка.
— Ладно, пишите,— торопил я его, мне надоело с ним спорить. После выпитой бутылки Мануэль Зоро готов был говорить до вечера. А мне еще предстояло свернуть наш наблюдательный пункт, чтобы ночью перебраться на позиции, которые мы с Савичем присмотрели.
Пока Зоро писал, я разглядывал его. Осунувшееся лицо теперь не казалось таким усталым, видно, подействовало вино. На высокий лоб спадали черные жесткие волосы, под густыми бровями лихорадочно бегали нервные глазки. Тонкие губы были слегка ^ыпячены и двигались вместе с правой рукой. На левой, которой он придерживал лист, сверкали золотые часы-браслет. Раньше я не видел у него этих часов. Может, он снял их у одного из умерших?
— Медико, у вас великолепные часы,— с напускным равнодушием сказал я.
— Да, часы отличные,— спокойно отозвался он, не отрываясь от бумаги.— Свадебный подарок жены. Врачу немыслимо работать без хороших часов. Посмотрите,— продолжал он, подставив мне руку с часами,— они с хронометром.
— Хороший подарок,— проговорил я. Мне даже стало неловко за свою подозрительность. Поэтому, как
только акт был готов, я поспешил на батарею. Коми< сара Попова нашел в палатке.
— Ну что? — спросил он, заглядывая мне в глаза. Я молча протянул ему акты и документы умерших.
— Вскрытие сделано?
Что я мог ответить? Под актом о вскрытии стояла моя подпись, оставалось только врать.
— Все в порядке,— ответил я не очень бодро.
— Значит, мои подозрения необоснованны?
— Видимо, так, товарищ комиссар.
— Почему — видимо? Я смутился.
— Понимаете, товарищ комиссар, в таких вещах трудно утверждать наверняка. Пришлось бы делать анализы, а в наших условиях это невозможно.
— Но вы уверены, что Мануэль Зоро не причастен к их смерти?
— Вероятно, нет.
— Опять — вероятно? Ваше мнение — да или нет? Вопросы комиссара совсем сбили меня с толку.
— Мое мнение? Я считаю... я не допускаю возможности, что он мог это сделать. В акте все записано.
— Хорошо,— сказал он и, перейдя с официального тона на «ты», добавил: — А теперь дуй в горы. Собирайте свои причиндалы и, как только стемнеет, спускайтесь вниз. Ночью снимаемся.
Я вышел из палатки комиссара, словно побитый щенок. Черт меня дернул пуститься в такие махинации! И как я мог подписать акт о не совершенном вскрытии? Может, Мануэль Зоро все же причастен к этому делу? Может, вместо того чтобы вылечить, он постарался их залечить? Могу ли я поручиться, что было не так? Нет, не могу.
Я подумал и решил, что пока не имею права подавать заявление в партию...
Глава 7
В ОГНЕННОМ КОЛЬЦЕ
Той ночью нам не удалось сменить позиции — противник неожиданно перешел в наступление. Оно началось на закате и продолжалось всю ночь. Мы с Борисом находились на холме, управляя огнем батареи. На рассвете обнаружили, что республиканцы оставили близлежащие высоты, и наш наблюдательный пункт оказался почти в окружении.
— Отступать нельзя,— сказал Борис. — Прежде должна отступить батарея. Позовем на подмогу испанцев.
Связавшись с Миколой Савичем, я отправился в штаб испанского батальона и попросил выделить нам роту для защиты наблюдательного пункта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153