В самом деле, девушки были одна другой лучше — смуглые, стройные, гибкие. Впервые после разлуки с Ги-той я любовался женской красотой. А девушки смеялись, сверкая белоснежными зубами, звали напиться воды.
Савич велел остановить машину, мы вышли.
— Какие бородатые! — весело кричали испанки.
— Ты откуда, красавчик? — обратилась ко мне одна из смуглянок с большими алыми серьгами.
— С севера,— ответил вместо меня Микола.
— Там у всех такие прекрасные волосы?
Мне показалось, что она смеется надо мной, и я почувствовал, что краснею.
— Где тут у вас парикмахер? — смутившись, спросил я,
— Ради бога, не трогайте ваших волос! — воскликнула девушка.— Они у вас просто чудо!
Она говорила совсем серьезно, и я улыбнулся ей. Набравшись храбрости, спросил, как ее зовут.
— Альбина Пине до,— ответила она.
— Меня — Анатолио.
— Анатолио! — напевно произнесла Альбина и снова повторила: — Анатолио, Анатолио, Анатолио... Откуда у вас такое прелестное имя?
— Подарок матери. Имя довольно нелепое.
— Что вы, прелестное имя! Я покажу вам парикмахера, Анатолио, только обещайте не трогать своих волос. Договорились? Бороду можно, а волосы не трогать.
— Хорошо, обещаю,— весело ответил я.
Микола Савич любезничал сразу с несколькими.
Я позвал его, мы с Альбиной сели в машину и поехали к парикмахеру. По дороге Альбина завезла домой кувшин с водой.
— Я живу вместе с мамой,— рассказывала Альбина.— Она стирает белье в госпитале, а я шью гимнастерки в мастерской.
— Отца нет? — спросил я.
— Погиб под Талаверой в самом начале войны, Я склонил голову. Но живой характер девушки не
давал волю грусти.
— Вы долго пробудете в нашем городе? — спросила она.
— Тут же уедем.
— Какая жалость? — воскликнула Альбина и посмотрела на меня своими большими блестящими глазами.— У нас тут одни юнцы да старики остались. И станцевать-то не с кем. Все разъехались, а если появятся — так же, как вы: здравствуйте и до свидания,
— А где у вас можно потанцевать? — вмешался Микола.
— Дома,— ответила Альбина.— У меня есть патефон и хорошенькие подружки. По вечерам иной раз танцуем одни, без кавалеров.
— Мы вернемся к вечеру,— сказал Микола.— Вы разрешите вас навестить?
— Конечно! — воскликнула Альбина.— Я позову подружку. Потанцуем, идет?
— Идет,— отозвался я.— Но что скажет мама?
— Она будет рада. У меня славная мама. Она вас обожает.
— Но она ведь в глаза нас не видела,— возразил я,
— Я хочу сказать, она обожает бойцов интербригад,— пояснила Альбина.— Для нее это будет праздник,
— Хорошо, договорились,— заключил Микола Са-вич.
Альбина сидела рядом со мною. В машине было тесно, ее горячий локоть лежал на моей руке.
— Ну вот, приехали,— сказала она, прикасаясь к моему плечу.— Здесь живет парикмахер. Только не срезайте прекрасных волос, хорошо?
— Обещаю.
— Вечером ждем вас! — крикнула она на прощанье.
— Ну, что я говорил! — ликовал Микола.
— Чудесная девушка,— ответил я.
— Они все тут чудесные. Все как на подбор.
— Классные девушки,— подтвердил и шофер-югослав, всю дорогу хранивший молчание.— Мне уже за пятьдесят, а посмотришь на такую — и начинаешь понимать, что огонек в груди не совсем угас.
Мы подстриглись, побрились и вышли из парикмахерской в облаках одеколона. К нам вернулось давно не изведанное чувство чистоты и непринужденности.
Погода в тот день держалась сносная — без дождей. Из Пособланко мы проехали километров десять в сторону фронта и там долго колесили по' проезжим дорогам, пока не нашли подходящие позиции для нашей батареи. Километрах в двух от переднего края, на круглом лесистом холме, облюбовали место под наблюдательный пункт. Покончив с делами, вернулись в город. Савич получил с интендантского склада наш паек: три бутылки красного вина, три белые булки с томатным желе и колбасой. Со всей этой снедью мы явились в гости к Альбине. Она была дома и, нарядная, вместе с матерью и подружкой поджидала нас.
В просторной комнате у очага был накрыт стол — большая коврига белого хлеба, жаркое из кролика, жареные желуди, миска с оливами и плетеный кувшин с вином. Вручив матери наш гостинец, мы познакомились. Подругу звали Карменситой. Она была на год-другой старше Альбины, более сдержанна, но очень мила. Савич быстро нашел с ней общий язык, и они занялись патефоном. Наш шофер помогал матери резать хлеб, открывал бутылки. Загнусавил патефон, мать, извинившись за скудное угощение, пригласила нас к столу. Сама она подсела к горящему очагу, чтобы подрумянить кусочки белого хлеба. Комната наполнилась приятным ароматом. Микола Савич предложил тост за победу республики.
Мать вздохнула.
— Дай бог, сынок. Столько народу погибло, столько крови пролито. Иной раз в,госпитале смотришь,-— привезли без рук, без ног... Хорошо хоть голова цела. А мало ли кто без нее остался?
— Мама, опять ты!..— воскликнула Альбина.— Дай хоть немного забыть о войне.
— Разве можно ее забыть, дочка? Давно ли город фашисты разграбили. Забрали все подчистую. Хорошо, весной интербригады прогнали эту нечисть. Только ведь они недалеко ушли — закопались в землю под Сьерра-де-лос-Сантос. Если прогоните их, век вам буду благодарна. Святая мадонна, скорей бы настал этот день!
— Мы их выставим, будьте покойны,— утешал мать Микола Савич.— От них только мокрое место останется.
— И поделом! — воскликнула она.— Будут знать, как сбрасывать бомбы на беззащитных детей и женщин.
— Вот пройдут дожди, мы их возьмем в оборот,— добавил я,— Тогда у нас и оружия будет больше.
— Дай вам бог, сынок, дай бог!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153