У меня ведь тоже никаких вестей из дому.
— Твой Анатол уже, наверное, большой,— сказал Борис.— Сколько ему теперь?
— Полтора года,— ответил я.— С небольшим.
— А я думал, больше...— произнес Борис.— У тебя хоть сын дома, а у меня...
— У тебя Сподра,— сказал я.
— Сподра,— повторил Борис и горько усмехнулся.— Знаешь ведь: сердце красавицы... Сколько времени про шло! И потом я написал, чтобы не ждала.
— Ты с ума сошел! Зачем?
— А зачем ей ждать меня, когда и сам не знаю, что со мной будет. Это было бы нечестно. Сподра была со мной слишком хороша, чтобы ей морочить голову. Я так не могу. Не имею права. Понимаешь, Анатол?
Я не ответил. Я думал иначе.
Мы вышли на сильно пересеченную местность, пришлось отклониться от курса и разыскивать дорогу, .
— Стой! Кто идет? — послышался голос Лика,— ответили из темноты.
Мы мгновенно залегли, а наши дозорные двинулись дальше.
— Но80и*0!§! — радостно крикнул Дик.— Это наши! Мы франкисты!
Что это значит? Послышался шум тихой, но отчаянной борьбы. Теперь ясно, Дик решил бесшумно убрать итальянцев. Короткие сдавленные крики, ругательства... И снова тишина. Дик три раза свистнул. Это сигнал: вперед! Мы вышли на перекресток. В канаве лежали три итальянских солдата.
— Один удрал,— сообщил Дик.— Надо спешить. Вероятно, это был сторожевой пост.
Чтобы отдохнуть, мы прошлись немного по дороге, потом снова повернули в горы. Вскоре набрели на крестьянский дом. Во дворе стояли грузовики. Среди них жарко пылали костры, мелькали силуэты людей. Может, это авангард итальянской моторизованной дивизии? Тогда до своих недалеко. Жаль, что Дик не допросил итальянцев, подумал я. Больше было бы пользы. Что толку прикончить трех человек? От них мы получили бы все нужные сведения. Пожалуй, они могли бы провести нас незаметно через свой передний край при условии, что мы отпустим их на свободу. Три человека не решают исхода войны, зато нас это могло спасти...
Я не успел до конца додумать свою мысль, как послышались выстрелы. Видимо, Дик опять наткнулся на врага. Мы полегли на землю. Прошло несколько томительных минут. «Что с ребятами,— думал я.— Взяты в плен? Выстрелов больше не слышно. Может, Дик опять там что-то затеял. Где он? И почему так тихо?»
Из темноты вынырнул Дик.
— Ребята,— сказал он с дрожью в голосе,— мы у своих. Вставайте, идите за мной.
Сердце бешено колотилось. Мы спасены! Я схватил холодную руку Бориса, и он ответил крепким рукопожатием. Если бы Дик не ушел вперед, мы задушили бы его в объятиях!
Это был испанский батальон, прикрывавший дорогу на Пиренеи. Нас встретили как лучших друзей. После взаимных приветствий комиссар батальона, маленький смуглый каталонец, повел нас на кухню.
— Фигерас пока держится,— рассказывал он.— Там наше правительство, там сейчас собрались кортесы. Парламент единодушно принял три пункта.
— А что это за три пункта? — спросил я.
— Три условия мирного договора. Если Франко их примет, будет мир. Мы требуем, во-первых, независимости для страны, во-вторых, плебисцита, в котором народ сможет выбрать угодный ему строй, и, в-третьих, полный отказ от репрессий.
— Пойдут ли они на это?
— Не пойдут, будем продолжать борьбу. В Центре у нас еще десять провинций и большая армия.
— Армии не хватает оружия,— возразил я.
— И все же не это самое ужасное,— сказал комиссар.— В начале войны народ голыми руками воевал. Самое ужасное, по-моему, то, что развелось много капитулянтов. Особенно в Центре. Как только сдадут Каталонию, они сразу поднимут голову. Правительство перебралось сюда, теперь они там изо всех щелей повылезали. А им подпевает Англия с Францией. Вот что самое ужасное. А то бы республика могла держаться.
— Вы коммунист?
— Нет, социалист — объединенная партия Каталонии,— сказал комиссар.— Мы, каталонцы, показали пример того, как нужно объединиться с коммунистами для победы, но большинство социалистических лидеров Центра воспротивились этому. Они тянули на путь раскола и предательства.
Мы пришли на кухню. Огромные котлы над жаркими кострами распространяли аппетитный запах. Конечно, мы знали, что там всего-навсего чечевичная похлебка, но и она теперь казалась немыслимым яством. Так давно не ели ничего горячего! Вода, кедровые орешки, вонючие корешки дикого чеснока... Скоро мы опорожнили котлы, и поварам пришлось снова засыпать их чечевицей. Хлеб и у них весь вышел, но это не огорчило нас. Мы сказали комиссару, что до утра отдохнем в расположении батальона, а потом отправимся разыскивать какую-нибудь интернациональную часть. Рубзн с Габриэлем решили идти с нами, они успели подружиться с нашими ребятами. Хотя Рубэн с валторной в эти трагические дни производил довольно странное впечатление, ребята охотно таскали его инструмент, заботились о нем не меньше самого музыканта. Оглядев у костра валторну и убедившись, что она нисколько не пострадала во время путешествия, он сказал:
При первом же удобном случае сыграю дивные звуки. Только, разумеется, нужно уметь дуть. Будете рыдать, когда услышите.
— Я тоже умею дуть,— пошутил Август,— я стеклодув.
— Это другое дело,— возразил Рубэн.— Ты, наверное, дуешь в бутылки?
— Славные, милые пивные бутылки,— нежно произнес Август.— Вот бы сейчас бутылочку рижского пива!
Все зачмокали, даже Борис.
— Ладно, хватит болтать,— сказал он.— Давайте спать. Завтра тяжелый день.
Утро было уже близко. На востоке серебрилось небо. С Пиренеев тянуло холодом. Каждый старался устроиться поближе к огню. Караульным назначили Пендрика — ему было о чем поговорить с поварами-испанцами. Они вели беседу вполголоса, чтобы нам не мешать спать, и мы скоро уснули.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153