— Олээа! — отозвался высокий стройный лейтенант в зеленой шинели нараспашку. Голос показался мне знакомым, я подошел поближе. Он вышел мне навстречу.
Это был Адам Огринь, командир противотанковой батареи, с которым я познакомился среди развалин Вильянуэвы-де-ла-Каньяды.
— Анатол,— крикнул он, кидаясь мне на шею,— жив?
— Как видишь,— ответил я, свободной рукой изо всех сил колошматя его по спине.— Сорняк не так-то легко истребить.
— Остальные ребята?
— Борис и Добрин тут рядом, за скалами.
— Да ку?
— Слышишь, стреляют!
— Здорово бьют,— весело ответил Огринь. На его молодом, дочерна загоревшем лице со времени последней встречи залегла не одна морщинка, но глаза светились так же ярко и рот смеялся так же беспечно, как раньше.— Ах вы, черти этакие! Схожу проведаю.
— Как только тут немного стихнет, надо бы всем собраться,— сказал я.
— Обязательно соберемся! Кто мог подумать, что снова увидимся,— продолжал он.— А как дела у Бориса?
— Все по-старому,— ответил я,— никаких сдвигов. Огринь понимающе кивнул.
— Что поделаешь? Такой узел нелегко распутать. Я тоже написал в Альбасету. За Бориса головой могу поручиться.
— Спасибо, Адам,— сказал я, будто речь шла обо мне.— Он тебя не подведет.
Я сообщил ему, что мы недавно были в Альбасете и что после этой поездки Борис заметно успокоился.
— И потому не расспрашивай его ни о чем,— сказал я,— не стоит бередить старые раны.
— Ладно, ладно,— ответил Огринь.— Вот будет встреча! А нас тут швыряли повсюду, как ржавые гвоздики. Где наступление, туда и нас.
— Под Теруэлем был?
— А как же! Пару танков подбили.
— Сколько же всего на твоей совести?
— Пока пять. Живы будем, еще набьем.
— Ты настоящий танкоснайпер!
— Да ну! У меня отличные ребята, потому такой счет...
За скалами раздался странный крик.
— Обезьяна? — удивился я.
— Какая обезьяна! Это мой подносчик снарядов Сан-Педро. Ты не смейся, ишак трижды ранен, а идет как заведенный. Взвалишь ему на спину ящик со снарядами, и будьте покойны, доставит прямо к пушкам. Еще ни разу не заблудился.
— А говорят, ишак глупое животное,— усмехнулся я.
— Ерунда! Умнейшая скотина на земле...
Условившись при первой же возможности встретиться, мы расстались. Я отправился в долину, Адам Огринь — в гору, навестить Бориса и Добрина.
Как только я переступил порог медпункта, у ворот остановилась санитарная машина. Молодой врач-поляк, сопровождавший ее, попросил принять тяжелораненого. Почти сутки он пролежал на склоне Сьерра-Кемады, потеряв много крови. Из воинской книжки я узнал, что раненый из бригады Домбровского, по национальности литовец. Лицо казалось молодым, а густые волосы совсем седые. Он был без сознания и временами бредил.
— Нет, не сдамся! — кричал он.— Револьвер, револьвер... Только не в плен... Конец... Застрелюсь...
Мы решили, что, получив ранение, он боялся попасть в плен и действительно пытался застрелиться. Медлить было нельзя, и мы с Хаимом решили сделать ему переливание крови. Но какая у него группа крови?
— Возьмите у меня, товарищ медико,— сказал Ха-им.— У меня первая — универсальная, и крови хоть пруд пруди.
Так мы и сделали. На следующее утро раненому стало лучше, он мог уже разговаривать.
— Вы литовец?
— Из Аргентины,— ответил он на прекрасном испанском языке.
— Сколько вам лет?
— Тридцать три.
— Отчего вы поседели?
— Вы шутите, медико?
— У вас совершенно седые волосы.
Я вложил ему в руку зеркальце. Он взглянул в него, и рука с зеркальцем беспомощно упала на грудь.
— Ничего не понимаю. У меня были темные волосы. Что случилось, медико?
— Не знаю. Вероятно, от больших переживаний. Он долго молчал, борясь со слезами, но они все же
прорвались сквозь густые черные ресницы и тонкими струйками текли по щекам.
— Где я? — наконец спросил он упавшим голосом.— Ведь я же застрелился.
— Нет, вы живы,— сказал я.
— Я застрелился,— произнес он неуверенно.— Я попал в окружение на Сьерра-Кемаде. Туда ворвался наш батальон, мы долго отбивались. Потом нас окружили, меня ранили, и я... покончил с собой. Скажите, где я?
— В медпункте болгарской батареи.
— В медпункте болгарской батареи? — переспросил он. И тут же его лицо прояснилось: — У своих?
— У своих. Вас вчера доставили к нам без сознания.
— Просто не верится,— сказал он.— А как остальные товарищи?
— Не могу вам сказать.
— А Сьерра-Кемада осталась за нами?
— Переходит из рук в руки.
— Да, там шли ужасные бои. Мы бросились в атаку без артиллерии, без танков, самолетов. Они нас косили безжалостно, и все же мы захватили большую часть горного кряжа. Тогда они засыпали нас бомбами, снарядами. Это было ужасно. Мы спрятались за скалы, в окопы, а тем временем они окружили высоту. И тогда меня ранили, и я покончил с собой...
— Нет, вы живы и будете жить.
Он снова поднял зеркальце и долго разглядывал свое лицо.
— Ужасно,— сказал он.— Сам себя не узнаю.
— Седые волосы тоже красивы,— утешал я его. Он горько улыбнулся.
— Красивы в преклонном возрасте, а не в тридцать три года. У меня были черные как смоль... На кого я теперь похож!
— Они вам очень идут. И потом ведь рано или поздно все поседеем...
Снова подъехала машина с ранеными. Видимо, медпункты кругом были переполнены, настала очередь за нами. Пераледу все еще громила артиллерия мятежников. Снаряды ложились совсем близко. Мы с Хаимом и Пако помогали переносить и размещать раненых, они, стиснув зубы, крепились, чтобы не кричать от боли.
Во второй половине дня, закончив перевязки, мы на своей машине отправились на помощь полякам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153