— Ну, сколько так можно держаться... Так вот, наша задача — оборонять город. Мы останемся здесь, только немного подвинемся влево. Посредине будут чехи, у них больше пулеметов, справа — польская рота.
— А что у нас на левом фланге? — спросил я.
— Пока ничего,— вздохнул Савич.— И потому поставь там пулемет. Может, позже подойдет какая-нибудь
часть. Кормить нас будет кухня местного гарнизона. Но до поры до времени придется обходиться тем, что есть.
— Понятно,— ответил я и пошел передвинуть свой взвод на левый фланг.
Август Саука подыскал для пулемета отличное место с большим сектором обстрела. Я расположился рядом, откуда хорошо просматривались позиции всего взвода. Прямо над нами росла старая ветвистая яблоня, прикрывавшая нас с воздуха. А дальше, на южном склоне пригорка, цвели миндальные деревья. Их было очень много, они казались мне ребятишками в розовых рубашонках, улизнувшими тайком из дому ранним весенним утром, чтобы с высоты зеленого пригорка полюбоваться красотой и простором. Я не мог отвести глаз от миндалевой рощи. И весь мир казался мне бесконечно просторным, красивым, хотя тут же, за ломаным контуром гор, бушевала смерть. И над нами все время кружила смерть. На окраине города самолеты подожгли склад с горючим. Он пылал огромным жарким пламенем, с яростью швыряя в небо черные упругие клубы. Ветер подул в нашу сторону, пригорок с цветущим миндалем окутал едкий дым, и я с грустью подумал, что в его горячем смраде задохнутся и сникнут бело-розовые лепестки. Когда же ветер сдул с пригорка клубы дыма, миндаль показался еще нежней и прозрачней.
«Не время сейчас упиваться красотой земли и жизни! — укорял я себя.— Лучше думай о том, что будешь делать, когда к этому цветущему пригорку приблизится враг. Сможешь ли ты задержать его? В твоем распоряжении всего-навсего пулемет, десятка два винтовок да столько же страстных, горячих сердец. А на вас обрушится лавина бронированных машин, град бомб и снарядов. Ты подготовил к этому своих людей, которые верят тебе, полагаются на тебя? Подготовил их поступить так, как потребуют обстоятельства? Сумеешь ли преградить дорогу танкам, когда они, лязгая сталью, обжигая свинцом, пойдут на твой цветущий миндальный пригорок? Как ты это сделаешь, как?»
Да, об этом я совсем не подумал. Об этом, наверное, никто не подумал, ведь у нас не было ни одной ручной гранаты, ни одной бутылки с горючей смесью. Я снова отправился к Савичу.
— Ты прав,— сказал он.— Совсем упустили из виду. Вот что бывает, когда артиллерия становится пехотой.
Он пошел в штаб батальона, я вернулся к своему взводу. Поток беженцев на дороге редел. Теперь взад и вперед сновали военные и санитарные машины. Ранениях увозили подальше в тыл — судьба Гранольерса была под сомнением. Как только мятежники прорвут оборону в горах, городок окажется в самой гуще огня.
Склад еще горел. Черный полог дыма тянулся до самого горизонта. Всю округу беспрестанно прочесывали десятки вражеских бомбардировщиков. Их уже не сопровождали, как обычно, истребители — республиканских самолетов не было и в помине. Противник надежно удерживал за собой воздушное пространство. Нерешенным оставался вопрос о земле. А земля не сдавалась. Земля держалась. Держались каждый куст, каждый камень, каждая скала и лощинка, которые хоть сколько-нибудь укрывали от пуль и осколков.
Земля не сдавалась, земля держалась.
Под вечер мы получили ручные гранаты и бутылки с горючей смесью. Гранаты связали по нескольку штук, разложили под рукой. Теперь мы были готовы встретить врага. Но горы еще держались. Их по-прежнему заволакивали дым и пыль, временами они вовсе скрывались из виду.
Оборону сломили ночью. Под прикрытием темноты фашисты ущельями прорвались в долину, и республиканские части, измотанные, обескровленные, отступали в направлении Гранольерса. На рассвете из-под ветвистой яблони впервые заговорил пулемет Августа Сауки. Он косил цепь наступавших на город мятежников.
Они продвигались полукругом, медленно, осторожно, короткими перебежками. Фашисты понимали, что город им не сдадут без боя, и потому старались сначала нащупать нашу оборону.
Подавленные превосходством, уставшие от боев, республиканцы нервничали, раньше времени открыли огонь. И Август Саука нажал гашетку, не дождавшись моей команды. Цепь наступающих залегла, но минут через двадцать ударила артиллерия противника. Взрывам снарядов вторило странное, глухое буханье мин, похожее на шум расколовшегося чугунка. Временами слышался душераздирающий вой противотанковых снарядов и суховатый лай пулеметов. Выдержим? — спрашивал я сам себя, напряженно прислушиваясь, не ответит ли хотя бы одна пушка с нашей стороны.
Август все время строчил, и я его не останавливал. Теперь уж было поздно маскировать себя, выжидать удобного момента. Надо было показать противнику, что мы намерены драться. И, видимо, он понял. Еще не смолкла канонада, а в небе показалось с полсотни бомбовозов. Они летели низко, и от рокота моторов в ушах стоял жуткий гул. Это все были пикирующие «юн-керсы», с которыми мы свели знакомство еще на Южном фронте. Но тогда мы не знали, что их так много у противника. Видимо, Франко получил солидные подкрепления.
После бомбежки городок и его окрестности напоминали вспаханное поле. Наш цветущий пригорок теперь было трудно узнать. Земля разворочена, огромные воронки еще дымились на ветру, деревья вырваны с корнями, а комья свежей земли, облепленные красноватой глиной, были похожи на окровавленную вату, сорванную с живой плоти. Как только самолеты скрылись, я полез проведать свой взвод.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153