Мы вышли на перрон. Я помог погрузить багаж на
автокар. Носильщик встал на тележку и покатил к выходу, мы следовали за ним.
— Сколько народу! — воскликнула Гита.— Здесь легко заблудиться.
— Не бойся, я все тебе покажу. Ты быстро привыкнешь. Вы тоже, госпожа Юдина... К Парижу быстро привыкаешь.
— Мне нравятся большие города,— сказала мать Гиты.— Сколько я мечтала о Париже! Вы покажете его нам?
— Я сейчас же покажу его вам, сейчас же...
Уже погрузили багаж. Я попросил шофера прокатить нас по самым красивым местам Парижа, а потом подвезти к отелю. Госпожа Юдина села рядом с шофером. Мы с Гитой — сзади.
— Как себя чувствует маленький Анатол? — прошептал я, и она ответила:
— Я очень боюсь за него. Но сейчас ни о чем ке спрашивай! Все хорошо. Главное — мы снова вместе. Как прекрасен Париж!
Мы кружились, словно в карусели, по бульварам, улицам, площадям.
— Куда мы едем? — спросила Гита.
— Мы повернули на Страсбургский бульвар.
— Ты меня ждал?
— Все время. Каждую ночь с тобой разговаривал.
— Я тоже,— сказала она, улыбаясь.— А что тогда с вами случилось в Риге? Я ничего не поняла. Как ты очутился в Стокгольме?
Я рассказал. Она взяла мои руки с еще не зажившими ожогами и участливо сказала:
— Милый... Я так волновалась, когда получила твое письмо из Стокгольма. Потом пришла Сподра, успокоила. Если, говорит, они сумели забраться так далеко, значит, все хорошо. Но я боялась, как бы ты не утонул.
— Я и бури-то настоящей не видел.
— Ив Англии был?
— Да, в Ливерпуле, оттуда в Гавр. Это уже Франция.
— И все время думал обо мне?
— Все время...
Гита стеснялась поцеловать меня на виду у шофера и потому, наклонившись, приникла губами к моим ладоням. Ее губы были горячи, как угли. Потом, откинув упавшие на лицо волосы, она снова спросила, где будем жить.
— В отеле,— сказал я.— Старый, но хороший отель, почти в самом центре.
Видимо, не желая нам мешать, госпожа Юдина все время молчала, любуясь Парижем. И только на мосту Сен-Мишель, откуда открывался вид на Собор Парижской богоматери, она обернулась ко мне и спросила:
— Нотр-Дам?
Я кивнул, и она опять погрузилась в молчание.
Я знал, что госпоже Юдиной немногим больше сорока, но этому трудно было поверить. Своей моложавой стройностью она поразила меня. Мать и дочь были очень
похожи только у госпожи Юдиной черты лица были резче, кожа чуть-чуть темнее, а виски слегка тронуты сединой. Этот иней на висках очень ей шел и внушал невольное чувство почтения. Я вспомнил рассказы Гиты об отце и живо представил себе горькую, постылую жизнь этой женщины. Мы довольно долго кружили по городу. Гита мало что видела, она не сводила с меня глаз.
— Почему ты не смотришь на город? — спросил я ее.
— Потому что я смотрю на тебя.
Наконец машина повернула на бульвар Сен-Жермен,
— Вот здесь мы будем жить,— сказал я.— На этом бульваре.
— Как чудесно! — воскликнула Гита, выглянув в окошко. Потом она поднесла к губам букетик гвоздик.— Гвоздики... Какой чудных запах! И какие крупные цветы!
— Такие бывают только в Париже. Тебе они нравятся?
— Мои любимые цветы.
— А розы?
— И розы люблю.
Вот хорошо, подумал я, вспомнив о розах в отеле. Должно быть, и госпожа Юдина против роз ничего не имеет. У нее на даче я видел несколько кустов.
Таксомотор остановился. Из гостиницы выбежал швейцар и помог внести вещи. Дверца лифта была раскрыта, Пьер ждал нас.
— Прошу вас! Вещи поднимем позже.
Мы зашли в лифт. Пьер закрыл дверцу, нажал кнопку.
— Это мой друг Пьер,— сказал я.— Познакомьтесь! Пьер почтительно поклонился, Гита протянула ему
руку. И тут я заметил, что мы проскочили мимо третьего этажа.
— Нам надо было сойти на третьем. Там приготовлен номер для госпожи Юдиной.
Пьер остановил лифт. Мы стали спускаться.
— Прошу вас! — сказал он, распахивая дверцу лифта.— Сейчас поднимем багаж.
— У меня два больших коричневых чемодана,— сказала мать Гиты.— Остальное — им...
— Хорошо, мадам,— ответил Пьер и скрылся в шахте лифта.
Когда я открывал дверь номера, у меня дрожали руки. «Только бы ей понравилось!» — думал я. Распахнул дверь, поклонился и, совсем как Пьер, произнес:
— Прошу вас!
Госпожа Юдина вошла первой, за вею Гита, потом я. Оглядев комнату, она сказала:
— Гие нравится. Мало хлама и простота. Здесь можно хорошо отдохнуть! Ни духоты, ни шума, ли пыли с улицы.— Тут она увидела розы.— Какое чудо! Они прекрасней, чем гвоздики! Спасибо, Анатсл! -- сказала она, обнимая меня и целуя в щеку.— Этого я не ждала. Спасибо! — От радости я **уть не прыгал. Теперь бы только Гита осталась довольна нашими комнатами, и тогда я буду самым счастливым человеком на свете...
Пьер со швейцаром принесли чемоданы госпожи Юдиной. Она дала им шедрые чаевые, и они ушли довольные.
— Я буду ждать вас в лифте,— сказал Пьер.-— И можете не спешить.
Но я спешил. Мне хотелось поскорее остаться наедине с Гитой, хотелось поскорей показать ей наше жилище.
— Как только устроимся, мы вам позвоним,— сказал я матери Гиты, и она ласково ответила:
— Идите, милые, идите. А я пока приму ванку.
Гите тоже понравились наши комнатки. Наскоро выложили вещи, приготовили ванну. День был жаркий, я раскрыл окна и дверь на балкон. Пока Гита принимала ванну, я развешивал в шкафу ее платья, укладывал бельишко маленького Анатола. Потом, приготовив теплый плед, стал ждать ее у двери ванной. За тонкой перегородкой журчал душ. Занавески на окнах трепетали от дуновения ветра, и вместе с ним до меня долетал запах роз, стоявших в вазе на столе. Рядом с вазой лежало письмо Сподры Борису.
— Анатол! — позвала Гита из ванной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153