— Что угодно от нас командиру? — вежливо осведомился Дик.
Я перевел вопрос капитана.
— А разве нельзя? — удивился Дик.
— Идемте в штаб,— сказал капитан, и мы пошли за ним.
Близился вечер, но солнце все еще палило. Широкоплечий, рослый Цветков медленно шел впереди. Неожиданно он остановился, снял фуражку с золотыми капитанскими нашивками, достал из кармана платок, вытер лицо и шею. Потом, повернувшись к нам, спросил:
— Какой батареи?
В нашем дивизионе было три батареи: польская, чешская и болгарская.
— Из третьей, болгарской,— ответил я.
— Как фамилия?
— Анатол Скулте.
— А национальность? — продолжал расспрашивать Цветков.
— Я — латыш, мой друг — шотландец.
— Шотландец? — удивился Цветков.— Я знаю, у нас в дивизионе тринадцать национальностей, но что среди них есть и шотландцы, об этом слышу впервые.
— Он у нас единственный,— пояснил я.
— А почему он не пошел в английский батальон?
— Не захотел. По дороге подружились, остался с нами.
Голубые глаза Цветкова устало улыбнулись Дику. Светлые волосы спадали на потный лоб, и капитан то и дело отбрасывал их назад.
— И кто вы — артиллеристы? — снова спросил Цветков.
— Дик артиллерист, а я наблюдатель.
— Товарищ Эндруп тоже из Латвии?
— Да, мы друзья с ним. И он наблюдатель.
— Знаю,— сказал Цветков.-— Из него со временем
выйдет отличный стрелок. На ученье он стрелял лучше всех. А вы тоже стреляли?
— Самостоятельно пока не пробовал,— признался я.— Готовил данные для Бориса Эндрупа.
— Ничего, и у вас это дело пойдет,— сказал Цветков. Мы шли вдоль ржавых рельсов запасного пути, на
котором стоял наш эшелон: несколько вагонов с солдатами, открытые платформы с грузовиками, старомодными лафетами на огромных деревянных колесах, длинные, тяжелые стволы орудий, ящики со снарядами, с порохом, зеленые санитарные машины с красными крестами на крыше и по бокам, легковые автомобили, полевые кухни... Возле кухни болгарской батареи с винтовкой в руке стоял на посту Пендрик.
— Эй, куда вы? — крикнул он.
Мы не ответили, и он, вероятно, решил, что мы под арестом. Мы поднялись в первый вагон, прицепленный за тендером. В нем помещался штаб дивизиона, здесь же находились командиры всех трех батарей. Это был общий вагон без купе и спальных мест. Некоторые офицеры и штабисты спали прямо сидя. В этом вагоне было прохладней — окна с обеих сторон были открыты, тянуло сквозняком. Цветков подвел нас к командиру болгарской батареи лейтенанту Савичу, красивому болгарину лет тридцати, с черными, слегка вьющимися волосами, аккуратными усиками и орлиным носом. Рядом с ним сидел и комиссар батареи Попов — годами намного старше командира, обаятельный, сдержанный и тихий по натуре. На правом виске сквозь коротко стриженные волосы проглядывал длинный шрам. Со слов Бориса я знал, что комиссар Попов бывалый подпольщик. Во время восстания в сентябре двадцать третьего года конный жандарм чуть не снес ему саблей голову. Микола Савич и Попов были коммунисты, хорошо говорили по-русски — из Болгарии они эмигрировали в Советский Союз, оттуда прибыли в Испанию.
— Ваши ребята? — кивнув на нас, спросил капитан Цветков.
— Наши,— ответил Попов.
— Анатол Скулте и Дик,— добавил Савич.
— Что же они у вас по базару гуляют? — с легкой усмешкой спросил Цветков.
Арбуз в моих руках стал тяжелее гаубичного снаряда.
— Кто его знает, что это за крестьяне,— продолжал Цветков.— Может, переодетые шпионы, которые хотят узнать, куда и как вы едете. Помните, пятая колонна не дремлет. А вино, может быть, отравлено. Кто его знает!
— Пили вино? — спросил Попов.
— Немного,— ответил я и положил тяжелый арбуз на пол,
— Вино не отравлено,— вмешался Дик, снимая с пояса и протягивая комиссару флягу.
Комиссар отвел его руку.
— Спасибо,— сказал он с улыбкой.— Нельзя, товарищи. Ведь я предупреждал...
— Жара, пить хочется,— оправдывался Дик.
— Пейте воду,— сказал Савич.— Вода стоит дешевле, и мальчишки приносят ее прямо с ручья. А для кого арбуз? — обратился он ко мне.
— Ребятам,— ответил я.
— Ладно, идите и от базаров держитесь подальше,— сказал лейтенант Савич.
Я забрал арбуз, и мы поспешили в свой вагон. В дверях столкнулись с командиром дивизионного наблюдательного пункта Максимовым — долговязым, худым югославом, студентом-математиком Загребского университета. Это он в течение нескольких недель обучал меня с Борисом искусству управлять артиллерийским огнем. Парень он был покладистый, разносторонний, говорил на нескольких языках, но с виду, несмотря на военную форму, был и остался штатским с ног до головы.
— Братцы! — крикнул он, преграждая нам дорогу.— Я чую запах вина. Дайте попробовать.
Дик протянул ему флягу. Максимов пил жадно, большими глотками, и, если бы Дик силком не отнял у него флягу, в ней бы ничего не осталось. Потом Максимов вытащил из-за пояса финку и всадил ее в мой арбуз по самую рукоятку так, что арбуз раскололся надвое.
— Спасибо, братцы! — крикнул Максимов, подхватив одну половинку.— Вы ребята первый сорт. А теперь проваливайте, пока я все не съел и не выпил.
— Вино отравлено,— как бы между прочим заметил Дик.— Арбуз тоже.
— Кто сказал? — воскликнул Максимов.
— Командир дивизиона,— серьезно ответил
— Ничего,— отмахнулся Максимов и вонзил свои белые зубы в алую мякоть. А помолчав, добавил: — У меня желудок луженый, любая отрава нипочем.
Наполовину обобранные, мы вернулись к себе в вагон. Он был разбит на купе, сквозняка в нем не чувствовалось, духота стояла невыносимая. В нашем купе ехало семеро: мы с Диком, Борис Эндруп, Ян Церинь, Август Саука, весельчак Христо Добрин, болгарин Гечо, учитель из Бухареста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153