Неужели у вас нет ничего получше?
Официант оторопел, но тут же, спохватившись, угодливо заулыбался:
— У нас еще сохранилась бутылочка «Эннесси». Если дамы пожелают...
— Какой выдержки? — спросил Борис с таким важным видом, что мне пришлось закусить губы, чтобы не рассмеяться.
— Три звездочки,— почтительно ответил официант.
— Три звездочки! Разве это коньяк! — презрительно бросил Борис.
— Не скажите, сударь,— прищурив глаза, шутливо возразил официант.— Наш памятник Свободы тоже имеет три звездочки, но кто посмеет сказать, что он плох?
Мы сдержанно улыбнулись: трудно было догадаться, с кем имеешь дело — с заштатным остряком или прожженным прохвостом. Борис пристально глянул ему в глаза, потом раздельно, произнес:
— Вы хотите сказать, что памятник Свободы вам напоминает бутылку коньяка?
Официант растерялся и стал оправдываться:
— Прошу прощения, сударь, но этого я не сказал. Я имел в виду только три звездочки. И поверьте мне, это чудесный, отличный коньяк!
— Он мне рассказывает о коньяках! — воскликнул Борис.— Да я их выпил больше, чем прошло через ваши руки. Трехзвездочный коньяк все равно что трехлетний ребенок: чтобы из него был толк, нужно подождать еще лет двадцать.
— Двадцать лет! Такого старого коньяка у нас, к сожалению, нет,— развел руками официант.— Может, позволите предложить вам виски? В наших специальных погребах имеется несколько бутылок настоящего шотландского виски «Белая лошадь».
— Приберегите его для извозчиков. Тоже мне напиток — виски!
— Может, нам что-нибудь закусить? — заикнулась Гита.
— Могу предложить цыплят в сметанном соусе,— оживился официант.
— Нет, нет, что-нибудь более легкое,— с улыбкой ответила Гита.— Пирожное. И кофе.
— И ликер,— добавил Борис.
— Мокко или что-нибудь другое?
— Принесите мокко.
Официант удалился недовольный, что не смог угодить Борису.
— Просто удивительно, где ты нахватался всего этого? — спросила Сподра.— Виски, французский коньяк — ничем тебе не потрафишь.
— Все дело в том, что у меня не хватило бы денег расплатиться,— смеясь, прошептал Борис.— Закажи я что-нибудь в этом роде, мне пришлось бы тебя оставлять в залог.
Снова погас свет. Заиграли вальс-бостон. Вспыхнули разноцветные прожекторы, и мы все пошли танцевать. На первых порах у Бориса и Сподры на вертящемся полу выходило ничуть не лучше, чем у нас. Зато мы с Гитой теперь скользили по кругу как ни в чем не бывало. Тем временем у нашего столика суетился официант, наполняя рюмочки ликером, разливая кофе. Когда мы вернулись к столу, он встретил нас низким поклоном:
— Прошу вас, дамы и господа!
Мы сели и тут же к нам подковылял изрядно выпивший юнец, бледный и потный. Несмотря на отличный смокинг, вид у молодого человека был какой-то помятый: манишка запачкана, галстук-бабочка съехал набок, манжеты в желтоватых пятнах. Устремив на Спод-ру осоловелый взгляд, он бормотал:
— Черная змея, ты мне нравишься. Пошли со мной. Борис подскочил на стуле. Грозно глянул на юнца
и бросил официанту:
— Уведите этого осла в его стойло.
— Что он сказал? — спрашивал пьяный нахал у официанта, который бережно взял его за плечи и легонько отталкивал в сторону.— Это меня-то в стойло? Меня?! А ты, кельнер, не смей прикасаться ко мне своими грязными лапами! — Достав из кармана несколько крупных банкнот, он стал размахивать ими у него под носом, выкрикивая: — Ты это видал? Я могу купить вашу халупу со всеми потрохами. А этому долговязому я сейчас набью морду.
Борис приготовился дать отпор. Его огромные ладони были сжаты в кулаки, подбородок едва заметно вздрагивал.
— Успокойся,— упрашивала Сподра.— Не позволяй себя провоцировать.
— Только не сегодня,— шептал я ему.— Слышишь, не сегодня...
В зале погас свет. Гита и Сподра пригласили нас на танец. Официант остался возле столика умиротворять захмелевшего юнца.
— Борис слишком горяч,— танцуя, шептала мне Гита.— Если будет скандал, потребуют предъявить документы, и тогда конец всему.
— Он это сам понимает,— успокаивал я Гиту.— Не то мы насладились бы великолепным зрелищем.
— Только не это, милый,— шептала Гита.— Пойдем домой, уже поздно. Кто знает...
Когда кончился танец, пьяного парня возле нашего столика уже не было. Борис считал, что и нам пора исчезнуть. На лестнице мы встретили своего официанта. Утирая с лица обильный пот, он рассыпался в извинениях:
— Ради бога, простите! Спровадил домой эту пьяную утробу. Он живет совсем рядом, на дюнах. Вы его не знаете?
— И не желаю знать,— отрезал Борис.
— Сынок редактора одной паскудной газеты, известнейший хулиган. И хорошо, что вы не стали с ним связываться. Сами понимаете: у кого деньги, тот и прав...
— Ладно,— сказал Борис официанту.— Не расстраивайтесь. Деньги я оставил на столе. До свиданья...— А когда мы вышли из ресторана, он дал волю своей злости: — Сынок редактора паскудной газетки! Попадись он мне в другом месте, лежать бы ему сейчас на помойке...
— Забудь о нем,— упрашивала Сподра.— И успокойся. Хорошо, что ты сдержался.
Мы условились встретиться на следующий день неподалеку от вокзала. Передавая мне билет, Борис сказал:
— Независимо от того, приду я или нет, ты едешь. Я поступаю точно так же. В вагон сядем за минуту до отхода. И чтобы ни случилось — спокойствие.
— Тебе и самому не мешает помнить об этом,— вставила Сподра, намекая на недавний инцидент.
Расставаясь, мы не спрашивали, где заночуют наши друзья, Мы покинули их в летних сумерках, под полуночными звездами, а сами пошли на дачу.
— Вот и настала наша последняя ночь,— грустно повторяла Гита.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153