— Не понимаю, как это могло произойти,— недоумевал он.
— Очень просто. Подкатил на велосипеде в условленное место, в условленный час, вошел в парадное. По лестнице навстречу спускался человек с чемоданом. Я спросил, как ты велел: «Скажите, здесь живет профессор Калнынь?» — «Да,— ответил он.— Вот его чемодан. Отвезите в институт». Он ушел, а я привязал чемодан к багажнику и отправился в Заречье по указанному тобой адресу. Дорога была скользкая, чемодан тяжелый, велосипед вихлял из стороны в сторону. Но все бы сошло удачно, если бы я на мосту через Даугаву не попал в затор. Там случилась какая-то авария. Я хотел объехать трамвай, но тут, как назло, мой велосипед задела крылом пролетка извозчика. Я упал. Ремешки на багажнике лопнули. Чемодан грохнулся на панель. Оказалось, он был не заперт...
— И все рассыпалось?
— И все рассыпалось. Подбежал полицейский, меня арестовали, повезли в охранку. Оттуда через две недели перевели в тюремную больницу.
— Били?
— Смертным боем.
— Что сказал?
— Ничего.
— Ничего?
— Сказал, что чемодан за хорошие деньги предложил доставить незнакомый мужчина.
— Надо было отвечать, как мы условились.
— Я так и отвечал, но потом я забыл... Я многое потом позабыл, Борис.
К горлу подступил комок. Мне было трудно говорить.
— Успокойся, Анатол.
— Я все забыл, все...
— Сволочи, как они тебя покалечили!
— А я... больше ничего не сказал. Они спрашивали о тебе. Откуда им известна твоя фамилия?
— Что они спрашивали?
Я смотрел на руки Бориса, большие, крепкие руки, лежавшие на подоконнике, и пытался припомнить, что они спрашивали.
— Им известно, что раньше мы жили вместе.
— Об этом им мог рассказать Ган.
— Возможно. Они спрашивали, не ты ли был тот незнакомец, от которого я получил чемодан. Я, конечно, отрицал. Тогда они спросили, не к тебе ли я вез чемодан.
— В таком случае все в порядке,— с облегчением произнес Борис.— Значит, они бродят в потемках.
— Гита сказала, ты собрался уезжать.
— Если позволят.
— Куда?
— Пока рано говорить об этом.
— А скоро?
— Не знаю...
В палату вошла Земдега. Это означало, что наше время истекло. Светлые волосы Бориса золотились на солнце, словно ворох спелой пшеницы. Его широкое лицо светилось в улыбке.
— Пора,— сказала Лилия Земдега, протягивая мне градусник.— Измерьте температуру.
Борис поднял свою большую руку и тихо сказал:
— До скорой встречи, Анатол! Выздоравливай и не волнуйся. Потом подумаем, что предпринять.
Борис исчез. Сестра закрыла окно.
— Я должна прекратить эти встречи. Вам нельзя так много говорить. Вам нельзя волноваться.
Я пытался отшутиться:
— Госпожа Земдега, меня это нисколько не волнует. Как раз наоборот — успокаивает.
— Не говорите ерунды,— сердито возразила сестра.— Из-за вас у меня будут неприятности. Если об этом узнают, я потеряю работу. Как вы этого не понимаете?!
— Я все понимаю. Вы очень добры ко мне.
— Так постарайтесь отплатить мне тем же,— сказала серьезно Земдега, а вынув градусник, добавила: — Вот видите, опять температура. Вам нужен абсолютный покой.
Она дала мне таблетку, и скоро я уснул крепким сном.
Глава 3 ОТЕЦ
Письмо Гиты так перепугало моего отца, что он тут же приехал в Ригу. Прибыв в город поздно вечером, он заночевал в моей комнате и там познакомился с хозяином квартиры Ганом. Последнее не предвещало ничего хорошего: Ган мог наплести про меня всякой чепухи. Опасения мои были не напрасны, я сразу понял это, взглянув на отца.
— Вот уж никогда не думал, что сын мой станет преступником! — начал отец, усаживаясь возле кровати.
— Ты это серьезно? — холодно спросил я. Прежде чем ответить, отец долго подыскивал слова.
— После того, что я услышал от господина Гана, у меня есть все основания так думать. Что ты такое натворил? Почему у тебя на квартире произвели обыск и за что тебя арестовали?
Теперь я окончательно разозлился.
— Если ты приехал только для того, чтобы учинить мне допрос, я вообще не намерен с тобой разговаривать.
— Но я должен знать, что с тобой произошло, Ана-тол! — почти закричал он.— Ты думаешь, я для того тебя растил, обучал, чтобы ты занимался постыдными делишками? Для того я работал не покладая рук, чтобы
ты, как трутень, наплевав на все мои труды, пошел в жизни по скользкой дорожке?
— Отец! — сказал я, но он не слушал меня. Слова сыпались градом — резкие, обидные. От волнения у него дрожали руки, а лоб покрылся потом.
— Куда девались мечты твоей юности, твои благородные помыслы и обещания позаботиться о моей старости? — продолжал он.— Ты безжалостно растоптал их, растоптал не только свою жизнь, но и мою. Слух о твоем аресте уже дошел до нашей волости. Там только об этом и говорят. Сына доктора Скултё посадили в каталажку! Тебя исключили из университета, меня, наверно, прогонят с работы. Ты подумал о том, что с нами будет? Куда мы денемся? Нам придется идти побираться, вымаливать жалкие гроши. Хорошо, что мать твоя не дожила до такого позора. Мир ее праху! Лучше б и мне умереть вместе с нею...
Я стиснул зубы и молчал, боясь потерять терпение. Между тем отец продолжал, истерично всхлипывая:
— Пастер, будущий Пастер... Преступник и каторжник... Какой позор!
Это было последней каплей. Я приподнялся с постели и показал на дверь.
— Уходи! Об одном прошу — уходи!
— Ты просил денег... Я занял у аптекаря, я привез,— сказал он, протягивая мне пачку банкнот.
Я с яростью оттолкнул его руку.
— Возьми свои деньги и уходи! Я прошу, отец, уходи по-хорошему.
— Ты гонишь меня? — спросил отец, глядя на меня исподлобья. Рука с деньгами опустилась на колени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153