— К чему же честное слово по таким пустякам? Само собой разумеется, о таких вещах никому не рассказывают.
Ган поднялся и по-дружески пожал мою руку.
— Благодарю вас, господин Скулте, вы чудесный человек. Но позвольте мне, конечно, когда вы совершенно поправитесь, вернуться к этому вопросу. Позволите?
— Разумеется,— ответил я серьезно и торжественно,— я не вижу в этом ничего особенного.
Я с нетерпением ждал, когда, наконец, Ган уйдет, но он, взяв меня за локоть, продолжал:
— Вы уже повидали мою супругу и фрейлейн Марию? На этот раз я не мог ему соврать — через минуту все
бы открылось,— и потому я воскликнул почти с отчаянием:
— Нет, я их еще не видел!
— Что вы говорите! — от удивления Ган даже всплеснул руками.— Как они, бедные, переживали за вас! Как только выяснилось, что вы арестованы по ошибке, они отправились в церковь, чтобы помолиться за вас. Вы должны их повидать, и сейчас же,— тараторил Ган, подталкивая меня к даери.— Не забудьте их поблагодарить. Они были так удручены вашим несчастьем...
Мы вошли в квартиру Гана. Фрейлейн Мария, как обычно, суетилась на кухне, госпожа Ган сидела в гостиной. Через открытую дверь было видно, как она синим с красным вышивает свое очередное творение.
— Вернулся господин Скулте! — громко объявил Ган.— Господин Скулте!
Женщины побросали работу и выбежали в коридор. Фрейлейн Мария радостно всхлипывала, повиснув у меня на шее, госпожа Ган схватила мою руку и крепко прижала ее к груди. Господин Ган стоял в стороне и самодовольно наблюдал за этой сценой.
— Господин Скулте, господин Скулте,— шептала фрейлейн Мария.— Я так ждала вашего возвращения, так ждала!
— Мы молились за вас,— смахивая слезинки, говорила госпожа Ган.— Дай вам бог всего хорошего, и прежде всего здоровья!
— Спасибо, большое спасибо! — отвечал я, искренне растроганный столь бурным проявлением любви и сострадания ко мне.— Когда я узнал от госпожи Юдиной, что вы молились за меня, я был тронут до слез.
— Какой чудесный человек наш господин Скулте! — воскликнул Ган.
— Замечательный человек! — подтвердила Мария, утирая слезы уголком косынки.— Может, принести вам горячего чаю?
— Отнесите ему пирожков,— сказала госпожа Ган.— Ведь он, наверное, ничего не успел купить.
Только теперь я уловил аппетитный запах пирожков. Видно, они только что начинали румяниться в духовке.
— Спасибо, госпожа Ган, на этот раз я с радостью приму ваше любезное предложение, тем более что не успел еще позавтракать.
— Вот все вы такие, молодежь,— с упреком молвила госпожа Ган.— Готовы делать что угодно, только поесть не выберете время. Фрейлейн Мария, сейчас же заварите ему чая и отнесите вместе с пирожками!
Бурная церемония встречи на этом была окончена, и я мог вернуться в свою комнату. Вскоре ко мне вошла фрейлейн Мария с чаем и благоухающими пирожками.
— Господин Скулте, я принесла вам самые лучшие!
— Большое вам спасибо,— отвечал я, принимая тарелку. Сняв с нее салфетку, я воскликнул: — Фрейлейн Мария, только вы умеете печь такие пирожки. Они так и просятся в рот.— Отведав кусочек, я продолжал расхваливать: — Бесподобно! Объясните, как это у вас получается?
— Секрет,— сияя от счастья, сказала Мария.— Настоящая хозяйка не разглашает секретов своей кухни.
— В таком случае скажите, когда вы снова собираетесь в церковь, фрейлейн Мария? Если, конечно, и это не секрет.
— В воскресенье, господин Скулте. Но вы-то ведь в бога не верите, так что мне остается только молиться за вас. И я всегда это делаю, потому что у меня самой грехов нет.
— Спасибо, фрейлейн Мария,— сказал я.— У меня же их больше чем достаточно.
— Как у всех молодых людей,— серьезно сказала Мария.
— Какое платье вы наденете в церковь? — спросил я, с аппетитом уплетая пирожок.
— Черное, свое выходное,— ответила она.— Я ношу его двадцать лет, но оно и сейчас как новое. Ведь я надеваю его только в церковь. Мне бы очень хотелось повязать еще белый шелковый платочек, но, что делать, у меня его нет.
— Ничего,— сказал я многозначительно.— Сегодня нет, а завтра может появиться.
Мария улыбнулась.
— Значит, вам понравились мои пироги?
— Да, да, очень!
— Спасибо, господин Скулте. Мне пора, мадам ждет.
— До свиданья, фрейлейн Мария!
Мария ушла, сияя от радости. Как только за ней закрылась дверь хозяйской квартиры, я спустился вниз и отправился в ближайший магазин. Там я купил белый шелковый платок и попросил продавщицу красиво завернуть его. Вернувшись домой, я написал на пакете, перевязанном голубой ленточкой: «Фрейлейн Марии. С глубоким уважением и благодарностью. Анатол Скулте. Подарок я оставил на столе, чтобы завтра, прибирая комнату, Мария без труда могла обнаружить его.
Глава б МОЙ ДРУГ
Вечером перед началом смены ко мне зашел Борис Эндруп. Я про себя сразу отметил его приподнятое настроение.
— Анатол, да ведь ты совсем такой, как прежде,— смеясь, говорил он, бесцеремонно поворачивая меня и разглядывая со всех сторон.— Теперь я начинаю верить, что медицина всесильна.
— Все неверно,— полушутя-полусерьезно отпарировал я.— Во-первых, ты ошибаешься, считая меня таким же, как прежде. Во-вторых, именно теперь я понял: медицина бессильна. Она не способна избавить человечество от страшных болезней нашего времени.
Борис смотрел на меня, широко раскрыв глаза. Мы сели и закурили. Доктор Гибет запретил мне курить, но я изредка прибегал к сигарете, чтобы успокоить нервы.
— Борис, ты как-то в споре сказал, что самая страшная болезнь сегодня — это коричневая чума фашизма.
— Я и теперь того же мнения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153