Нас хотели вывести, но Франция держит свою границу на замке. И мы до конца останемся в Испании, плечом к плечу будем сражаться с испанскими братьями так, чтобы враг за каждую пядь земли заплатил своей кровью.
— Оружие! На фронт! — скандировал зал.
— Товарищи! — продолжал Попов.— Мы только что вернулись из Жероны, где встречались с представителями республиканского правительства. Поскольку Фракция не пропускает нас через границу, правительство согласно выдать нам оружие, с тем чтобы мы сами в случае необходимости могли защитить себя.
— Поможем Испании!
— Да, и поможем Испании! Нас предупредили, что у республики нет иного оружия, кроме старых винтовок и пулеметов. Но даже ддя них не хватает патронов. Давайте решим, что нам делать. Идти ли снова на фронт?
— На фронт! — ответил зал.— Все, как один, на фронт!
— Нет, товарищи, всем на фронт нельзя,— возразил Попов.— Среди нас немало больных и раненых, их надо вывезти в пограничные госпитали. Наш медицинский персонал поедет с ними, а если надо, эвакуирует их дальше. Если других предложений нет, давайте голосовать, товарищи. Кто за то, чтобы взять оружие и снова идти на фронт помочь нашим братьям испанцам в борьбе против фашизма? Прошу поднять руки!
Зал всколыхнулся. Кверху поднялся лес рук.
— Так! — сказал Попов.— Кто против? Против не было ни одного.
—- Хорошо,— сказал Попов.— Прошу всех вернуться в свои казармы. Штаб интернациональной бригады распределит всех по отрядам и назначит командиров. Будьте готовы к отъезду!
В зале запели гимн республики, потом «Интернационал». Когда смолкли последние звуки, народ хлынул из театра. Четким строем, чеканя шаг, мы прошли по улицам Палафружеля, распевая песни. Адам Огринь со своими ребятами затянул свой фронтовой гимн:
Революционеры, антитанкисты, Мы для свободы жизни не щадим. Вот мы стоим, пускай идут фашисты. Ребята, залп! Над танком взвился дым...
Мы с Хаимом Берманом шагали позади батареи.
— Скажите, медико, что мне делать? — в отчаянии спрашивал Хаим.— Я не намерен слушаться комиссара.
— Ты что! Это необходимо! Больных и раненых нельзя оставить без присмотра!
— У нас десятки врачей, санитаров, пускай они едут!
— Они и так поедут,— сказал я.
— Вы тоже?
— Я? Я попал в медики по недоразумению. Я все время был на фронте. Даже ранили меня в разведке,— похвалился я.— Какой я медико!
— Но ведь и на фронте нужны санитары,— не унимался Хаим.
— Конечно,— сказал я.— Наверное, о нас позаботятся испанцы. У интербригад нет теперь ни санитарных машин, ни медикаментов. Потому-то вас и посылают в тыл.— Когда Хаим немного успокоился, я попросил, чтобы во время странствий по госпиталям он помог мне разыскать Роситу Альварес. Вернувшись в лагерь, я настрочил Росите письмо, в котором сообщал, что недавно был у ее родителей, что мать с отцом чувствуют себя хорошо, шлют ей приветы. О себе добавил, что нахожусь в Каталонии, снова собираюсь на фронт, ее не забыл и надеюсь когда-нибудь встретить.
Берман обещал мне сделать все возможное, чтобы передать моей милой, как он выразился, письмецо вместе с сотней тысяч приветов.
— Достаточно будет и тысячи! — отшутился я.
— Нет, медико. Когда любишь, нужно отдать все без остатка. Даже если у самого ничего не останется.
— Хаим, мы с нею друзья, не больше,— сказал я.— А ищу эту девушку потому, что обещал ее родителям.
— Не оправдывайтесь, медико. Будь вы просто друзьями, вас бы это так не волновало. Меня-то вам стесняться нечего.
— Ну ладно, пускай будет так.
— Вот увидате, я обязательно разыщу ее! — пообещал Хаим, а я-то знал, что он не любит бросать слов на ветер.
Пока наши командиры совещались, мы готовились в поход. Ребята примеряли обмундирование. Август Саука, по своему обыкновению, долго вертелся перед зеркалом. Ян Церинь драил в углу сапоги, а Дик подгонял Пендрику шинель.
— Вот эта на тебе — о'кей! — воскликнул он, разглаживая мятое плечо.— Повару сойдет.
— Нет уж! — злился Пендрик.— Мне эта стряпня осточертела! Вы как хотите, а я пойду воевать. Довольно!
— Малыш, он рехнулся! Наверное, объелся! — повернувшись ко мне, сказал Дик.— Он вздумал бросить нашу кухню на произвол судьбы. Объясни ему, пожалуйста, как мы поступаем с дезертирами.
— Он прав! — поддержал я Пендрика.— И с меня тылов довольно. Теперь ты постой у плиты!
— Малыш, у меня нет таланта! — возразил Дик.— Всю жизнь прожил холостяком, разве что треску сумею в масле зажарить.
Пендрик долго прихорашивался перед зеркалом. Шинель сидела на нем хорошо, и он остался доволен.
— Еще бы только винтовочку — и порядок, правда, Дик?
— Если не дадут пушек, пойду в пулеметчики,— сказал Дик.— Обожаю крупные калибры. Ох, как прочешу этих гадов! Век будут помнить!
Вернулись командиры. Борис Эндруп объявил, что наш дивизион из-за отсутствия орудий переформирован ь стрелковый батальон, а польская, чехословацкая и болгарская батареи, соответственно, в стрелковые роты. Командиром батальона назначен он, Борис Эндруп, а комиссаром — Попов. Командовать болгарской ротой поручено Миколе Савичу.
— Но где оружие, где? — спрашивал Савич. Борис только руками развел.
— Пока ничего неизвестно. В Палафружеле оружия нет. Надо идти в Барселону.
— А если в дороге понадобится? — сказал Савич.
— Не понадобится,— успокоил его комиссар.— Барселона пока держится. Там и получим.
— А вдруг?..— настаивал Савич.
— Не беспокойся, поезд будут охранять.
— Ладно,— согласился Савич.— На вашу ответственность. Ехать на фронт без оружия —- сумасшествие.
— Другого выхода нет,— заключил Борис и повернулся к Дику:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153