Как только мы вышли, я попросил Зоро оставить Альбину в покое. Он удивленно посмотрел на меня:
— Вы хотите на ней жениться?
— Почему непременно жениться?
— Ну, а если так, не все ли вам равно, где она будет работать?
— У нее здесь мать, она должна быть с нею. Зоро усмехнулся.
— Мать! У меня, думаете, нет ее? Более того, я оставил жену и ушел на фронт. Мать!..
— Если вы не отстанете от девушки, я буду говорить с комиссаром.
Зоро злобно посмотрел на меня.
— Вы забыли, что в этих вопросах я никому не подчиняюсь и не нуждаюсь ни в чьих советах. И к тому же, если Альбина будет работать в медпункте, это отнюдь не помешает вашим ухаживаниям, скорей наоборот,— примирительно закончил Зоро.
Я едва сдержался, чтобы не съездить ему по морде.
— Зачем вы хотите сделать нас посмешищем?
— Кого это вас?
— Меня и командира батареи.
— При чем тут командир батареи?
— Микола Савич знаком с Карменситой.
— Ну и что? Он будет рад, и только.
— Он вас прогонит ко всем чертям.
— Опять угрозы! Мы на испанской земле.
— Из этого не следует, что вам позволено нас компрометировать. Как только в медпункте появятся Альбина с Карменситой, вы распустите слух, что это наши фронтовые жены, не так ли?
— Да что вы! — воскликнул Зоро.— Даю вам честное слово, что этого не будет.
— Дайте честное слово, что вы оставите их в покое. Зоро презрительно усмехнулся.
— Вы не мужчина — тряпка. Но если хотите, извольте. И, смею вас заверить, у меня не было никакой задней мысли. Просто считаю, что с хорошенькими девушками работать куда приятней, чем со старухами, вот и все. Нас каждое мгновение подстерегает смерть, И потому стараюсь брать пример с пчелы: пить мед из всякого цветка, который встречается на пути.
— Альбину с Карменситой вам придется облететь стороной,— заметил я.
— Не велика потеря. Мало ли на свете хорошеньких цветиков, на мой век хватит.
Когда мы прибыли на батарею, все спали, только Дик стоял с винтовкой на посту. От радости он чуть не выстрелил, желая известить остальных о нашем возвращении.
— Здорово, Малыш! — кричал он, бросаясь нам навстречу с винтовкой в руках.— Гостинцы привезли?
Борис протянул ему увесистую сумку.
— На, забирай, только не ори! Дик приподнял ее раз-другой.
— Тяжелая,— радостно констатировал он.— Надо бить тревогу.
Дик разбудил Августа Сауку и Яна Цериня. Они явились к нам в палатку заспанные и продрогшие, но, увидев привезенные яства, оживились. Дик к тому времени сменился с поста, и мы все вместе сидели до поздней ночи, уплетая сладости, потягивая вино. Больше всего ребят волновал вопрос: получит ли республика новое оружие. Я сказал, что видел в Альмансе отличные гаубицы.
— А наши ни к черту не годятся,— заметил Дик и рассказал о недавнем обстреле.
— Что слышно о новых операциях? — спросил Саука.
— О новых операциях вслух не говорят, военная тайна,— ответил Борис.
— Но что творится под Теруэлем? — спросил Це-ринь.— Там-то что, топчемся на месте?
— Тоже военная тайна,— сказал я, не желая пересказывать мрачные вести. Чтобы переменить разговор, я осведомился, что случилось нового в наше отсутствие.
— Мы тоже топчемся на месте,— сказал Ян Це-ринь.— Правда, поговаривают о большом наступлении, а когда, одному господу богу известно. Фашисты все прощупывают, но сами начинать боятся.
— Вот погоди, придет весна, тогда тут снова заварится каша,— рассуждал Дик.— А то что это за война: лежат в окопах да патроны впустую тратят. Разве так победишь!
Борис наполнил наши кружки, мы выпили за новые битвы и новые победы. У меня было тяжело на сердце.
О трудностях республики я знал" куда больше, чем они. Но я смеялся и шутил вместе со всеми.
— Вот это, я понимаю, вино! — расхваливал Дик.— А то, что Пендрик подает нам к обеду, от этой кислятины меня воротит. Я слышал, ее делают из порошка. Неужели и с вином в Испании стало туго?
— А ты переходи на молоко, как Церинь,— весело сказал Саука.
— С каких это пор Церинь стал пить молоко? — спросил Борис.
Церинь нахмурился и махнул рукой.
— Чего треплются! Раз-другой купил молока, и уже разговоры.
— Он таскает хлеб в деревню и там обменивает его на молоко,— пояснил Дик.
Церинь рассердился:
— Я не твой — свой хлеб обменивал! Что ты ко мне привязался? Тут дети неделями хлеба не видят, их отцы на фронте...
— А табак? — вмешался Август.— Нам самим курева не хватает, а ты меняешь на козье молоко.
— Я не могу без молока,— отрезал Церинь.— Я родился и вырос в деревне.
— Бедненький мальчик! — ласково проговорил Саука.— Надо будет сказать Пендрику, чтоб раздобыл козу. А то шляешься по деревням...
— Ничего, тебе тоже не мешает пройтись, посмотреть, в какой нужде живут люди,— возразил Церинь.-*-Пожалуй, стал бы задаром отдавать свой паек. Ума не приложу, как они тут существуют. Рудники, на которых раньше работали, закрыты, поля сорняками поросли. Недавно одной женщине — у нее только-только родился ребенок — дал буханочку белого хлеба и спрашиваю, нельзя ли тут где-нибудь молочком разжиться. «Подожди,— говорит,— сейчас козу подою». А я смотрю, нет у нее никакой козы, хотела своим собственным молоком отблагодарить меня.
— Иди ты! — воскликнул Дик.
— Заглянул в окошко, она из своей груди цедит в кружку. Ну я, конечно, отказался.
Сауке рассказ показался невероятным, это рассердило Цериня.
— Хочешь — верь, хочешь — нет, твое дело! Я говорю, как было. Я и комиссару рассказывал.
— И что же он? — смеясь, спросил Саука,
— Чего ощеряешься! — сердито крикнул Церинь.— Батарея возьмет над деревней шефство, и часть твоего пайка пойдет детям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153