— У него это все выражалось иначе. Он радовался каждой неудаче республиканцев и каждой удаче мятежников. Разумеется, не в открытую, но я это чувствовал, и мне это не нравилось. А кроме того, Зоро питал чрезвычайную слабость к женщинам. В каждом городке у него была своя пассия, но и этого ему казалось мало. Он еще прибегал к услугам публичных домов.
Перевод М. Лозинского.
— Здесь есть публичные дома? — удивился я.
— А где же их нет? — с улыбкой ответил Хаим.— Правильнее было бы назвать их тайными домами, потому что вывески сняты. А в остальном — как прежде. И Зоро был на них падок. Как муха на мед. Причем обожал иметь двух женщин сразу. Разумеется, порядочные девушки на такое дело' не шли. Сколько ночей мы с Пако дремали в санитарной машине или от нечего делать торчали под окнами. Он возвращался всегда пьяный, как скотина, усталый, будто камни ворочал. Вот какой был у меня шеф. И хорошо, что удрал, туда ему и дорога.
— Все же лучше, если бы вы его поймали,— заметил я.
— Конечно,— отозвался Хаим,— но он был слишком изворотлив, голыми руками не возьмешь. Меня с Пако отослал в Альмадену, а сам остался дома... Все шито-крыто, делай что хочешь. Наверное, по жене соскучился.
— Скорее всего по фашистам,— сказал я.— Бог с ним, Хаим!
Хаим улыбнулся и махнул рукой.
— Бог с ним!
— Одно плохо,— добавил я,— слишком много знал.
По улице проехали санитарные машины с ранеными. Одна из них была прострелена противотанковым снарядом, по другой прошлась пулеметная очередь. Это были машины пехотных рот, им приходилось подбираться к самым передовым. Шоферы и санитары рисковали больше, чем те, кто находился в окопах.
Орудия нашей батареи молчали, их еще не успели собрать. А Борис с Добриным и Гечуном работали вовсю на одной из скалистых высот Сьерра-Педросо в двух километрах от Пераледы.
По старой привычке меня тянуло к ним, и я, на несколько часов оставив свой лазарет, поднялся в горы. С наблюдательного пункта как на ладони была видна просторная долина, за которой снова тянулись скалистые, довольно высокие горы — Сьерра-Кемада. Одна часть республиканцев окопалась среди редкого кустарника долины, другая вырвалась вперед и заняла невысокий холм у подножия Сьерра-Кемады, приняв на себя главный удар противника. То там, то здесь, злобно рыча, ползали танки, юлили броневички, но на таком расстоянии трудно было определить, чьи они. Один танк в тени Сьерра-Кемады уже полыхал ярким черно-алым пламенем.
— Здесь будет жарко,— сказал Гечун.
— Слишком жарко,— согласился я.
— Ничего,— вмешался Добрин, не отрываясь от телеметра.— Мы, болгары, любим жаркие бани. А вообще, что может быть страшнее того, что мы с Анатолио повидали под Кихорной? Помнишь череп на ветке кипа риса?
При одном воспоминании у меня мурашки по спине забегали.
— Жаль, что я не с вами,— сказал я.
— Да-а,— протянул Гечун.— Кто бы мог подумать, Анатолио, что ты станешь тыловой крысой!
— Ты только посмотри на него,— подхватил Добрин.— Чистенький, холеный, как оловянный солдатик.
— Не могу же я в грязной одежде принимать больных и раненых,— оправдывался я.
— А гонорары получаешь натурой? — продолжал подтрунивать Гечун.— Если много будет, вспомни про нас, Анатолио.
— Пока что никто не несет. Поблизости ни души.
— Вот досада! — воскликнул Добрин.— Где же ты наберешь себе хорошеньких прачек?
— Тебе дам наряд на стирку,— отрезал я.
— Вот не советую! Со мной трудно будет расплатиться. А знаешь, как моряки стирают белье? Привяжут к чалке и за борт. Мне штурман из Варны рассказывал. В один прекрасный день его одежонку по ошибке заглотала акула, и он остался, как Адам в раю.
— Но у меня же нет парохода,— сказал я. Добрин усмехнулся.
— Почему обязательно пароход? Привяжи белье к санитарной машине, вкати ее в Сухару. Возле Чертовых ворот глубина небольшая, течение быстрое, в два счета перестирает твои простыни лучше, чем все Карменситы Испании.
— Ты его не слушай,— вмешался Гечун,— не успеешь привязать, как марокканцы стащат.
— Откуда здесь марокканцы? — удивился я.
— Их тут видимо-невидимо,— отозвался Гечун.— Франко гнал сюда все, что под руку попадалось.
Долина между Сьерра-Педросо и Сьерра-Кемадой клокотала, как адский котел. Борис уже несколько раз звонил на батарею и справлялся, нельзя ли открыть
огонь. Наконец ответили, что орудия собраны. Я приник к стереотрубе, наблюдая, как ложатся снаряды. Километрах в десяти с развевающимся черным знаменем скакал табор марокканцев. Внезапно земля раскололась под копытами лошадей, вверх взметнулось огромное облако дыма и пыли. Четкие ряды всадников смешались, конь знаменосца во главе колонны топтался на месте. Но потом кавалеристы выровняли строй и снова поскакали. Борис отодвинул меня от стереотрубы, прильнул к ней и сам беспрестанно командовал:
— Огонь! Огонь! Огонь!
Теперь и на Сьерра-Педросо стали залетать снаряды тяжелой артиллерии мятежников. Пытаясь накрыть наш наблюдательный пункт, они сначала громили гранитные скалы, потом перенесли огонь по ту сторону зубчатого хребта и принялись пепелить домишки Пераледы. Противник, видимо, решил, что наши батареи стоят в городке, но они преспокойно вели огонь из крестьянских двориков, опоясанных высокими глинобитными стенами.
Опасаясь, что в мое отсутствие снаряд может угодить в медпункт, я поспешил вниз. Добравшись до шоссе, петлявшего по склонам из Пераледы в близлежащий городок Гранха, занятый фашистами, я увидел укрытые за гранитными глыбами противотанковые пушки. Возле них говорили по-латышски.
— Ребята! — крикнул я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153