Проехав по шоссе, где я совсем недавно разговаривал с Адамом Огринем, мы спустились в долину. По ту сторону ее синеватой стеной поднималась скалистая Сьерра-Кемада. Мы мчались по направлению к Гранху, к передовым. По обочинам дороги взрывались снаряды, но мы не обращали внимания. Наконец небольшая лощинка за грудой камней, в дубраве санитарный пункт. Раненых было много. Мы сделали еще один рейс, пока медпункт не заполнился до отказа.
Во время последнего рейса я повстречал Адама Огриня, он выдвинул свои пушки на передний край, вдоль шоссе.
— Так близко? — крикнул я ему, остановив машину.— Тебя тут в два счета накроют.
— Выбирать не приходится,— озабоченно сказал Адам.— Они могут танки пустить.
— Где же твой мудрый осел Сан-Педро?
— Побежал за снарядами!
Дорога снова была под огнем, мы летели стрелой. Пако, как все испанцы, предпочитал предельную скорость. Я знал, что раненым эта бешеная езда не на пользу, зато было больше надежды, что их снова не ранят,— мы быстро уходили из-под обстрела. У Сьерра-Педроса Пако чуть не сшиб осла Сан-Педро, который чинно семенил по дороге, обвешанный снарядными ящиками. Высунув из кабины голову, я окликнул его:
— Сан-Педро!
Ослик вместо привета захлебнулся в долгом крике:
— И-а, и-а, и-а!
— Ай да осел! — хохотал, вертя баранку, Пако.— Скотина что надо...
Мы с Хаимом трудились всю ночь. На рассвете началась эвакуация раненых в прифронтовые госпитали. Хаим поехал их сопровождать. Я дал ему денег и сказал:
— Если будет возможность, купи бутыль вина и десяток кур.
— Десяток кур?
— По-твоему, мало? Купи пятнадцать.
— Решили сыграть свадьбу? — спросил санитар.
— Решил устроить вечер дружбы, земляков встретил. Ты сумеешь зажарить кур?
— Кур? Нет. Но могу приготовить мамалыгу,— со смехом ответил он.
— Отлично, ты займешься мамалыгой, а кур зажарит дипломированный повар Пендрик.
— Но кур будет трудно достать.
— В крайнем случае купишь кроликов.
— В долине уйма зайцев,— сказал Берман.— Можно сходить на охоту.
— А ружье, а дробь?
— В испанской роте есть одно ружье. Они там по очереди ходят на охоту в нейтральную зону.
— Боюсь, после таких боев все зайцы разбежались. Все же постарайся что-нибудь купить.
— За вино ручаюсь,— ответил Берман и уехал. Тем временем я прибрал патио и разыскал Пендрика. Он, по своему обыкновению, встал лагерем неподалеку от медпункта. Над красной кирпичной трубой его дома вился синеватый уютный дымок. В очаге жарко пылали крепкие дубовые головешки, а над ними потрескивала огромная сковорода. Жарилась ослятина
с зеленым перцем и луком. От аппетитного запаха у меня задвигались челюсти.
— Хочешь, попробуй! — И он протянул мне на длинной поварской вилке кусочек жареного мяса.
— Как подметка.— Я бросил ослятину обратно на сковородку.
В тесной кухне было душно, мы вышли в патио, сели за столик, на котором стояла бутыль вина и две пустые консервные банки. Пендрик наполнил их вином, мы чокнулись.
— За наше здоровье! — сказал он.
— За нашу победу! — сказал я.
Вино было красное, очень кислое. Я пил небольшими глотками, все время поглядывая на Пендрика. Он заметно осунулся, постарел и стал как будто посерьезней.
— Ну и бои! — сказал он.
— Да, тяжелые.
— Негодяй Зоро! Я так ему верил! Я не ответил, и Пендрик продолжал:
— Знал бы раньше, я бы его...
— Мы тебя предупреждали.
— Но он был мастер врать и прикидываться.
В небе послышался гул. К Пераледе приближались самолеты.
Мы поспешили в сад и спрятались в блиндаж. Я лежал на земле и слушал нарастающий визг, взрывы бомб. После бессонной ночи нервы были взвинчены. Одна бомба разорвалась совсем рядом, я почувствовал сильную горячую волну, которая, подобно урагану, пронеслась над нами.
— Никак в кухню угодили? — простонал Пендрик. Нет, кухня стояла цела и невредима. Когда самолеты
скрылись, мы вернулись в патио. Одна из его стен была разрушена. Пендрик налил вина. Из моей банки оно полилось на стол. Я осмотрел ее. В тонкой жести были две осколочные пробоины.
— Поздравляю! — крикнул Пендрик.— Тебе повезло!
— Принеси другую посуду. Хочется выпить. Твой вкусный дым нас выдал!
— Да, наверное, почуяли в небе, что здесь готовится жаркое из ослятины.
— Постой, не ходи! Буду пить из этой роковой жестянки,— сказал я и, прикрыв пробоины пальцами, наполнил банку до краев.
Кроваво-красное вино теперь казалось куда вкуснее, чем прежде. Я пил большими глотками. С пальцев стекали алые струйки.
Я сказал Пендрику о своих планах устроить вечер дружбы.
— Это можно! — подхватил он с радостью.— Я вам так зажарю кур — будут таять во рту.
Под вечер, когда стихли бои, я отправился на батарею и с разрешения Савича послал Цериня к «антитанкистам» просить их завтра вечером пожаловать ко мне в медпункт. На обратном пути повстречал Хаима Бер-мана. В санитарной машине покачивалась огромная корзинка с курами.
— Олэ! — крикнул я.
— Благодарите Пако! Если бы не он, не видать вам даже заморенного цыпленка.
Смуглое лицо Пако расплылось в улыбке, я крепко пожал парню руку.
Вторая половина дня на фронте выдалась сравнительно спокойной, зато у нас хлопот было множество. Пендрик в поте лица жарил кур на кухне медпункта, мы с Хаимом из соседних домов таскали стулья, столы, кое-какую посуду. В старомодных высоких стеклянных вазах на столе стояли цветы, а в широком глиняном горшке — ветки кактуса с округлыми колючими листьями. Пако довольно долго пропадал, потом появился с огромным крутобоким глиняным кувшином. Он нес его в обнимку и поставил передо мной, как крестьянин больного ребенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153