Сестра принесла мне целое блюдо винограда.
К вечеру на легковой машине приехали меня проведать Борис и комиссар Попов. Они только что получили приказ по корпусу, которым Борис назначался командиром дивизиона, а Попов его политкомиссаром. Оба были в приподнятом настроении, и я невольно заразился их веселостью.
— Ах ты, несчастная жертва ишиаса и малярии! — сказал я Борису, поздравив его с новым назначением.— Тебе лежать бы сейчас в госпитале, а не командовать дивизионом.
— Теперь я здоров как бык,— отвечал он весело.— Люди иногда болеют лишь потому, что существуют врачи, которые выдумывают всякие болезни, дурацкие режимы. Как только тебя увезли, я тут же поправился.
— Жаль, что я в гипсе, иначе запер бы тебя здесь и не выпускал до тех пор, пока бы ты не смог выпрыгнуть в окошко. Вот тогда я бы знал, что ты действительно здоров.
Борис подошел к окну, выпрыгнул во двор, сорвал гроздь винограда и залез обратно в комнату.
— Ты ненормальный! — воскликнул Попов.
— Трудно вам будет с таким командиром, товарищ Попов,— сказал я.
— Уж как-нибудь поладим,— отозвался Борис, отправляя в рот виноградины.— А когда и куда тебя повезут?
— Послезавтра. В Валенсию.
— А что-нибудь поспокойней не мог выбрать?
— Надо было попроситься в Дению,— сказал комиссар,— или в Мурсию. После Арагонской операции фашисты значительно продвинулись к побережью. Если им удастся прорвать Валенсийский фронт...
— Нет, я все же поеду в Валенсию. Чудесный город, места знакомые. А если франкисты прорвут Валенсийский фронт, будет везде одинаково. Мы окажемся в окружении.
Борис рассердился.
— Вы сгущаете краски. Я уверен, наступление фашисты предпримут на нашем фронте. Ничего, поезжай в Валенсию, поправляйся, ни о чем не думай. Вместо тебя назначен младший врач из дивизионного медпункта. Когда вернешься, останешься в медпункте дивизиона.
Они распростились, уехали, но их посещение, несмотря на внешнюю веселость, произвело на меня грустное впечатление. Эндруп и Попов уже не мечтали о наступлениях, а рассуждали о том, как лучше обороняться. Но одной обороной еще никто не выигрывал войны. Видимо, республика была в очень тяжелом положении. Попов и Эндруп знали об этом лучше, чем я, их информировал о положении штаб фронта.
С тяжелым сердцем ехал я в Валенсию. Встретимся ли когда-нибудь снова? Где и как?
Проезжая Пособланко, я попросил хирурга притормозить у домика Альбины Пинедо. Увидев санитарную машину, Альбина, сияя от счастья, выбежала на улицу, решив, что я приехал навестить ее. Каково же было ее удивление, когда навстречу вышел Педро Алонсо и попросил ее в машину проститься со мной. Увидев перевязанную голову, ногу в гипсе, она припала лицом к моей груди и разрыдалась. Я утешал ее как мог и в двух словах рассказал о своих приключениях.
— Милый, милый,— говорила она, всхлипывая.— Тебе, наверное, очень больно.
— Теперь уже не больно. Теперь все прошло,— ответил я.— Через месяц-другой вернусь.
— Попроси врача, чтобы взял меня с собой! Я буду ухаживать за тобой, а когда поправишься, мы вместе вернемся.
— Нельзя, Альбина. Ты не должна этого делать. Прости, но я обязан покинуть тебя. Если не увидимся, буду помнить о тебе. Ты должна понять, моя хорошая, я не имею права связывать свои руки и сердде. Не имею права. Я обещал, и не могу иначе... До свидания, Альбина! Не поминай лихом.
Она все плакала, не говоря ни слова. Я поцеловал ее соленые от слез глаза, влажные щеки, горячие губы.
— До свидания, Альбина! Улыбнись мне на прощание, хочу запомнить тебя улыбающейся...
В раскрытой дверце показался Педро Алонсо.
— Сеньорита,— произнес он отеческим током,— дайте вашу руку, я помогу вам сойти. Нам пора.
Она поднялась и, все еще всхлипывая, вышла из машины. Дверь тотчас захлопнулась, зарычал мотор. Наверное, Альбина стояла среди улицы и горько плакала, но я ее не видел. Машина быстро набирала скорость, а я краем простыни вытирал лицо, ставшее влажным от слез Альбины.
Глава 16 ХМУРАЯ ОСЕНЬ
Вторую половину знойного лета я провел на окраине Валенсии в небольшом госпитале. Он размещался в двухэтажном здании школы, среди густого сада. На голове рана зажила довольно скоро, оставив, правда, глубокий синеватый шрам, тянувшийся от левого уха по щеке до самой шеи. Чтобы сделать его незаметным, я растил бороду и уже через несколько недель имел наружность обыкновенного бородача. Но моя коленка потребовала не одну смену гипса, а когда наконец его сняли, пришлось заново учиться ходить.
Каждый день я ковылял на костылях по дорожкам сада, с каждым разом норовя все больше ступать больной ногой на хрустящий гравий. Я ходил до тех пор, пока не вспухали вены. Тогда я ложился отдохнуть на траву, потом снова продолжал пытку — хождение. Коленка не сгибалась, и хирург мне посоветовал ее совсем не беспокоить, но я не послушался. При первой же возможности сменил костыли на трость и принялся тренировать свою одеревеневшую коленку. Держась обеими руками за спинку кровати, я по сто и больше раз в день, стиснув от боли зубы, совершал приседания. Невозможно передать мою радость, когда строптивая коленка стала понемногу поддаваться моей воле.
Наступила осень. На Южном фронте, где сражались мои друзья, начинался неприятный период дождей. И на Валенсию временами низвергались целые лавины воды, но в жарких лучах солнца влага быстро просыхала.
И все же осень, несмотря на солнце и чудную погоду, казалась хмурой и мрачной. После того как фашисты прорвались к Средиземному морю, Валенсия стала прифронтовым городом. Передний край проходил в горах под Сагунто, и это накладывало суровый отпечаток на шумливый, легкомысленный город.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153