— Днем не смогу отлучиться.
— Значит, вечером. О венках не беспокойтесь. Мы сплетем чудесные венки из маков. Но ближе к вечеру. Маки красивы, но быстро вянут. Как хорошие люди...
Под вечер, как только фронт затих, с болгарской батареи отъехал грузовик, в нем сидели Ян Церинь, Август Саука, Пендрик, Дик и еще несколько артиллеристов. Вместе со мной в санитарной машине ехали Борис, командир батареи Савич, комиссар Попов, Христо Доб-рин и Кароль Гечун. Ехали в молчании, придерживая между колен короткие французские карабины. Когда въезжали в Пособланко, уже начинало смеркаться. У госпиталя собралась небольшая толпа с венками, букетами. Альбина Пинедо держала огромный венок из алых маков, и он пылал, словно костер.
Мы с Пендриком, Диком и Церинем вынесли из морга черный гроб, поставили на грузовик, который женщины успели разукрасить зеленью и цветами. Сдержанно зарычал мотор, похоронная процессия направилась к кладбищу. Мы пришли туда в глубокой темноте. Могильщики зажгли два факела. Мы с Добриным освещали путь, подняв их высоко над головой. Факелы горели красным пламенем, вырывая из темноты хмурые лица, алые маки, черный гроб и блестящие лопаты могильщиков.
Первым говорил комиссар Попов, потом произнес прощальное слово Борис. У него срывался голое, и мне казалось, он не закончит речь. Затем могильщики на длинных полотнищах опустили гроб в землю, и с первыми комьями, ударившими в крышку гроба, один за другим грянули залпы.
Когда могилу убрали цветами и народ стал расходиться, ко мне подошли Альбина с Карменситой.
— Сеньор Анатолио,— сказала Альбина,— мы с Карменситой решили устроить поминки. Вы можете немного задержаться?
— Мы приглашаем и вашего командира,— добавила Карменсита.
Я был расстроган.
— Спасибо, сейчас поговорю с Миколой.
Савич согласился. Проводив товарищей на грузовике, мы вчетвером сели в санитарную машину и отправились к Альбине.
Альбина, ее мать и Карменсита были в черных платьях и слегка напоминали монашек. Вечер был торжественный, без музыки и песен. Мы ели жареные каштаны, пили светлое вино и обсуждали последние вести с фронтов. Поражение республиканцев на Арагонском фронте сильно встревожило женщин.. Мы успокаивали их как могли. Хорошо хоть они не знали, что и наш Южный фронт под угрозой прорыва.
После всех этих мрачных и торжественных разговоров Альбина позвала меня в патио полюбоваться ее первыми весенними цветами. Как только за нами закрылась дверь, Альбина бросилась мне на шею.
— Милый, я больше не могу. Возьми меня к себе!
Не оставляй меня одну. Я боюсь... Я ужасно боюсь одиночества!
— Что с тобой, Альбина? — Я гладил ее дрожащие плечи и жесткие густые волосы.— Чего ты боишься? Ведь пока ничего не случилось.
Альбина еще крепче прижималась ко мне, и я чувствовал нежную упругость ее груди.
— Не будь таким жестоким, возьми меня! Я больше не могу так. Я боюсь потерять тебя. Я боюсь, и с тобою случится что-то недоброе. Как с твоим другом. Милый...— шептала она, целуя меня, губы ее были мокры и солены от слез.— Я не пущу тебя одного! Возьми меня с собой! Я буду помогать тебе. Я буду всем вам помогать. Буду работать. Буду стирать белье. А сель что-то случится, вместе умрем...
Ну что я мог ей ска за! ь, чем успокоить? Не мог же отнять ее у матери и увезти на фронт! И что скажут обо мне товарищи? Борис? Комиссар?
— Я попрошу командира,— продолжала Альбина.— Если тебе неудобно, я сама поговорю с ним.
— Альбина, не надо! Он решит, что это я тебя надоумил. Не надо, дорогая! Если хочешь, буду чаще к тебе приезжать. Мы будем встречаться у тебя, а на фронт тебе нельзя,..
— А ты будешь приезжать? Обещаешь? Часто? Я тебя так долго, так долго ждала, но ты не приезжал. Теперь будешь чаще приезжать ко мне, да?
— Как только буду поблизости...
— А потом ты останешься навсегда?
— Я не знаю. Сначала нужно закончить войну...
— Ты приедешь?
— Приеду. Даю тебе слово, приеду. И мы будем вместе. Только ни о чем не проси командира. Это ничего не даст. Ты не можешь оставить маму, а я не могу тебя взять к себе. Но мы будем чаще встречаться, хорошо?
— Ты такой жестокий, и все же я люблю тебя, люблю больше всего на свете. Почему ты такой жестокий? Неужели у тебя на родине все такие жестокие?
— Но пойми же, иначе нельзя... Это война жестокая. Она диктует нам свои законы. Иначе нельзя. Понимаешь, Альбина? Война.
— Будь она проклята! — воскликнула Альбина.— Почему она вечно встает у меня на пути...
Мы нежно простились в темном патио, нежнее, чем обычно, и обещали друг другу, что теперь будем чаще
встречаться. Когда вернулись в комнату, Савич спросил с ехидцей:
— Ну, как цветы?
— Цветы красивы,— ответил я.— Просто изумительны...
Вскоре мы откланялись.
В последующие дни у Чертовых ворот происходили кровопролитные сражения. После бесчисленных атак через узкое ущелье в долину прорвалась марокканская кавалерия. За ней двинулась пехота, занимая одну высоту за другой. Мы поспешно отступили и, расположившись на одном из острогов Сьерра-Педросо, открыли огонь по кавалерии. Потом подоспело несколько броневиков, марокканцы отступили, неся огромные потери под перекрестным огнем их пулеметов. Пехота мятежников тоже топталась на месте. И все же часть горной цепи осталась в руках фашистов. Там же шли ожесточенные, упорные бои до середины мая.
После поражений республиканцев на Арагонском фронте мятежники вышли к Средиземному морю, расколов республику надвое — Центральную часть и Каталонию,
Это были трудные, полные трагизма дни. Республика сражалась за каждую высоту, за каждую долину, за каждую пядь земли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153