Двое болгар были убиты, трое легко ранены, остальные, стряхнув с себя песок и пыль, были на своих местах. Я вернулся обратно и залег рядом с пулеметом. Август продолжал стрелять.
— Прибереги патроны! — сказал я.— Еще целый день впереди.
— Не могу,— отозвался он.— Надо косить, пока косится.
— Стреляй по целям!
— Я в воздух не стреляю,— ответил он, посылая длинную очередь.— Ну вот, эти тоже свое получили. Там у них был пулемет. Наконец-то задавил...
Он улыбался, хотя у него дрожали руки. Видимо, и со мной было то же самое. После такой бомбежки они не могли не дрожать. Я сунул ему в руку сигарету, но он вернул ее обратно.
— Потом, товарищ командир. Когда все кончится. Решив, что сегодня это вряд ли кончится, я закурил,
прикрываясь полой шинели.
— Эй, Анатол, оставь на пару затяжек! — попросил Пендрик.— Черт знает что! Неужели у нас не осталось ни одного самолета, ни одной пушки? Как в богадельне.
— Значит, не осталось,— ответил я.— А то бы видели и слышали.
— Так легко им нас отсюда не выставить,— сказал Ян Церинь, вставляя новую ленту.— Если не пустят танки, продержимся.
— И если не возьмут в окружение,— вставил Пендрик. — Ведь они нас могут обойти. На левом фланге пусто.
Слева от нас тянулась довольно высокая каменная ограда. Я пополз проверить, в самом ли деле там пусто. Ночью мне казалось, что оттуда доносились голоса, а совсем недавно — выстрелы.
Да, вдоль ограды, дугой спускавшейся с пригорка, расположилась испанская рота. Ее, правда, здорово потрепали в последних боях, но ребята держались бодро. При отступлении им удалось спасти два «максима», но они не успели их прочистить и установить.
Командир роты, молоденький лейтенант, сказал мне:
— Хорошо, что вы вернулись. Может, нам удастся еще что-нибудь сделать. От нашего батальона уцелела только моя рота. Да и что это за рота! Многие впервые держат в руках оружие. Уж если дерутся — на славу, а побежали — не остановишь. Нет закалки, нет веры в победу.
— И оружия,— добавил я.
— С оружием дело дрянь,— согласился испанец.— Все, что было, осталось на Эбро и в Барселоне. Теперь хоть шаром покати! А у них еще больше прежнего. Откуда у них столько, ума не приложу.
— Гитлер с Муссолини подбрасывают.
— Они и нашим не брезгуют,— сказал лейтенант.— Но делать нечего, надо держаться. Будьте покойны, мы вас не оставим. Если придется отступать, дадим знать. И вы нас известите. Вместе уйдем! Вместе веселее.
— Так и сделаем.
Я вернулся к своим с радостной вестью: -— Теперь у нас отличные соседи. Целая рота с двумя пулеметами. Прибереги свой «виккерс», Август,— сказал я Сауке.— Стреляй в крайних случаях. И только в нашем секторе. Они скоро установят свои.
— Кохонудо! — воскликнул Ян Церинь, укладывая готовые пулеметные ленты.— Теперь будет легче. Надежней. Интересно, как самочувствие в других взводах?
Меня тоже это интересовало, и я по окопам пробрался к своему правому соседу Христо Добрину. Его взвод жестоко пострадал во время бомбежки. Бомба угодила в блиндаж, погибли все, кто там укрывался.
— Такие ребята, такие ребята...— говорил Добрин.— Боеприпасники батареи. Помнишь их?
Как было не помнить этих крепышей, изо дня в день ворочавших сотни тяжелых ящиков со снарядами, никогда не жалуясь на усталость! Один из них, бельгийский углекоп, больной туберкулезом, здесь, на чистом воздухе Испании, как будто совсем поправился, закалился... Я помнил их всех и был потрясен не меньше Добрина.
— Вечером похороним,— сказал Добрин.— Пришли кого-нибудь из своих.
— Сам постараюсь прийти. Похороним вместе с моими.
— Прямо здесь, на пригорке. Кладбище далеко,— сказал Добрин.
— Хорошее место,— согласился я.— Под цветущим миндалем.
Деревья стояли теперь почерневшие, с поломанными ветвями.
Снова приближались бомбовозы, и я поспешил к своим. Ударили пушки, фонтанами взрывов указывая летчикам, куда сбрасывать бомбы. Наш пригорок на сей раз почти не тронули, больше досталось левой окраине, где закрепились испанцы. Когда дым рассеялся, на месте домов дымились развалины. Самолеты скрылись, поднялась пехота и под прикрытием артиллерии пошла в атаку. Мы встретили их метким огнем. Мятежники залегли и не решались подняться.
Тогда показались низкие итальянские танкетки. Они мчались вперед, стреляя на ходу из пулеметов, и, видимо, намеревались зайти к нам в тыл. Оживилась и пехота. Поднимались солдаты-мятежники и с криками бежали за танкетками, но их безжалостно косили пулеметы. Наши соседи испанцы стреляли аккуратно и точно. Видно, не впервые им приходилось иметь дело с бронемашинами. Пехота опять залегла. Танкетки опасались одни вырываться вперед.
Вдруг они построились в боевой порядок и пошли в атаку. Одна из них, громыхая, скрежеща металлом, ползла в расположение испанской роты, но, увидев высокую каменную ограду, повернула в нашу сторону и, не прекращая огня, стала карабкаться на пригорок.
— Готовь гранаты! — крикнул я.— Буты-ылки! Пулемет Сауки замолчал. Пулемет и винтовки теперь были бесполезны. Удачно брошенная связка гранат — вот что могло спасти нас. Тогда пригорок будет держаться. Но кто это сделает? Ты сам должен сделать, мелькнуло у меня. Ну? Остаются секуняы?
И вдруг в водосточной канаве, спускавшейся с пригорка, я увидел Яна Цериня со связкой гранат в одной руке, бутылкой в другой. Он оцепенело стоял на коленях, поджидая танкетку, которая шла прямо на него. Я замер. Фашистский танк и деревенский парень, комсомолец из Латвии,— один на один. Кто кого? Неужели? Ян Церинь с размаху швырнул под гусеницы связку гранат. Взрыв — и тут же о броню разбилась бутылка с горючим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153