Борис взял шампанского.
— За наше путешествие! — провозгласил он, поднимая бокал.— Теперь мы в безопасности,— продолжал он, ощупывая в кармане свой заграничный паспорт.
— Нам только не хватало сдаться на милость какого-то консула. Черт его знает, куда бы он выслал нас.
Моя рука тоже невольно потянулась к карману, где лежали заграничный паспорт и морское удостоверение. Срок паспорта истекал через месяц, затем его нужно будет продлевать в посольстве. А если не продлят? Буду жить в Париже, как другие эмигранты, с временным удостоверением или без него. Обратно мне дороги нет. Там ожидают суд, тюрьма и каторга. Может, уже сейчас меня разыскивают по Риге, у отца в деревне. Может, ищейки уже побывали на квартире родителей Гиты, на даче.
Больше всего меня тревожило последнее. Я спросил Бориса:
— Если они станут разыскивать меня, как ты думаешь, Гите это ничем не грозит?
— По-моему, нет,— неуверенно протянул Борис.— Ведь вы не расписались?
— Нет.
— В таком случае Гита вольна отказаться от всяких объяснений.
— Догадается ли она?
— Разве ты ей ничего не сказал?
— Нет.
— Нужно было предупредить. Никаких объяснений. Ничего о тебе не знает, и все тут.
— Я напишу ей.
— Если не поздно.
— Ты думаешь?
— Потеряв твой след, они ни перед чем не остановятся.
— Я сейчас же напишу ей.
— Лучше из Парижа. Будешь знать свой адрес. И писать прямо ей рискованно. Могут перехватить. Я дам тебе адрес подруги Сподры. Надежный человек. Я и сам ей напишу.
— Так ты считаешь, поздно? Борис пожал плечами:
— Лучше поздно, чем никогда.
На вокзале нас ожидал приятный сюрприз. У билетной кассы, озабоченно потирая волосатую бородавку на кончике носа, стоял Дик. Завидев нас, он крикнул громовым голосом:
— Ребята, вы откуда взялись?
Борис попросил его не кричать. Дик обиделся:
— Здесь не церковь — вокзал.
— И потому надо кричать? Учись не привлекать к себе внимания. У тебя же нет никаких документов, чего ты горланишь?
— А вы тоже в Париж? Борис утвердительно кивнул.
— Увидимся в поезде. У нас пятый вагон. До свиданья!
Поезд стоял у перрона. Мы заняли места. Вскоре прибежал запыхавшийся Дик.
— Вы подумайте, мне не хотели продать билет в этот вагон. Я прошу в пятый, она сует седьмой. Едва упросил.
— В каком купе? — спросил я.
— В вашем,— радостно ответил он, усаживаясь рядом со мной и утирая с лица пот.— Теперь бы не мешало пропустить виски с содовой.
Борис усмехнулся.
— Не забывай, что мы во Франции. В стране виноградной лозы такая бурда не в почете.
— Это виски-то бурда? Вам, ребята, наверное, не приходилось нюхать настоящего виски. «Старое шотландское» лучше всякого французского коньяка. Или, скажем, «Белая лошадь»...
«Белая лошадь» мне напомнила прощальный вечер в ресторане на взморье, разговор Бориса с кельнером, наш танец с Гитой на вращающемся круге... Сумеем ли мы так же ловко пройтись по изменчивому, пестрому кругу жизни?
Почему-то раньше я думал, что в чужой стороне у меня сразу же вырастут крылья для высокого, красивого полета. Но как я обманулся! И теперь я чувствовал себя птицей, крепко запертой в клетке. Сможем ли мы с Гитой когда-нибудь разрушить стены тюрьмы и улететь в большую, по-настоящему свободную жизнь? Я не мог найти ответа на этот вопрос, передо мной был все тот же неведомый сфинкс: будущее.
Незадолго до отхода поезда на перроне появился Жан Сурум. Мы с Борисом вышли проститься.
— Значит, все в порядке? — спросил он и, получив утвердительный ответ, продолжал: — Хорошо. Так и передам товарищу Седому. Ну, счастливо, ребята, не вешайте носа! Из-за вас мне, наверное, достанется от капитана.
— Он еще ничего не знает?
— Сообщу, когда выйдем в море,— сказал Сурум.— Если бы вы знали, как мне все осточертело. Вечно Лавируй, всегда дрожи за чужую судьбу... Я б охотно поехал с тобой, Борис, в Испанию!
— Еще не поздно приобрести билет,— полушутя заметил Борис.
Сурум вздохнул.
— Не могу. Задание партии. Вы думали, я занимаюсь этим по собственной инициативе? Конечно, это тоже своего рода борьба за Испанию, но руки чешутся взять винтовку и воевать по-настоящему. Если там дело затянется, мы, возможно, еще встретимся с Борисом. Передайте привет Дику. Он хороший парень...
Послышался свисток. Мы расцеловались и прыгнули в вагон. Поезд тронулся. Мы бросились к окну. Жан Сурум стоял в толпе с высоко поднятой рукой. Нам показалось, что лицо его было грустным и озабоченным...
Громко стучали колеса, поезд метался с одних путей на другие, пока не выбрался из лабиринта на верную дорогу. Паровоз с ревом проносился мимо голых стен домов, садов, заборов. Пейзажи сменялись, как й калейдоскопе. Дик не проявлял ни малейшего интереса к тому, что творилось за окном. Он забрался в уголок и скоро задремал — прошлой ночью ему спать почти не пришлось. А мы с Борисом не отходили от окна. Трое остальных пассажиров, двое мужчин и престарелая дама, были заняты вечерними газетами.
Холмистые равнины сменялись просторными долинами, по ним были рассыпаны фермы в окружении садов, огородов, виноградников. То там, то здесь, как на параде, красовались ряды высоких, стройных тополей, а рядом с ними, точно старые кряжистые генералы в своих зеленых мундирах, стояли ветвистые вязы и пышные каштаны. Коровы, овцы на лугах, автомашины на шоссе, понурая лошаденка с бочонками вина в повозке, лающий пес у железной дороги, тенистый виадук в голубоватой дымке, спокойные вечерние облака, сверкающие на солнце заводи Сены... Шпили церквей, силуэты древних замков, крепостей, сочный колорит севера и вместе с тем щедрость, обилие юга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153