Видно, у Бориса не было' от него секретов.
— Мне ясно одно,— сказал Седой.— Теперь вам нельзя появляться в городе. Сегодня я повидаюсь с одним человеком, посоветуюсь. Пока побудьте здесь, располагайтесь как дома. Уходя, я запру калитку. Можете в сад выйти погулять, только не показывайтесь на улице.
Я хотел было известить Гиту и Сподру о случившемся, но Седой отсоветовал. Он взял у каждого из нас по фотокарточке и отправился в город.
Вернулся Седой поздно вечером и тут же велел нам собираться.
— Сегодня ночью вас спрячут на корабле, а завтра вы отплываете в Стокгольм. Оттуда в Ливерпуль и Гавр. Рюкзаки придется оставить здесь. Возьмите только то, что уместится в карманах. Я познакомлю вас с одним моряком, старшим механиком Жаном Сурумом. Он позаботится о вас. Прошу беспрекословно выполнять все его указания. О вас будут знать еще несколько человек, но сами им ничего не рассказывайте. .
Пока Седой нас инструктировал, мы с Борисом раскладывали по карманам необходимое для дороги: бритву, мыло, полотенце, зубные щетки, пасту. Сигарет не взяли — Седой сказал, что табаком и питанием нас обеспечат. Потом хозяин передал нам морские удостоверения с нашими именами, фамилиями, печатями и фотографиями.
— Берегите их! Они не раз вам пригодятся. Эти удостоверения получше ваших заграничных паспортов. Если что случится в дороге и вы окажетесь на мели, доставайте эти книжечки, ступайте на корабль. Мы, мол, черные, кочегары, видавшие виды, давайте нам работу! Если вам будет худо и потребуется помощь, имейте в виду, что во всех крупнейших портах есть интернациональные клубы моряков. Там вас в беде не оставят. А теперь нам пора...
Мы вышли на улицу, сели в такси и поехали в Старую Ригу. Шофер остановил такси на берегу Даугавы у входа в портовый кабачок. Он был набит до отказа и гудел, как пчелиный улей. Пиво, водка лились рекой, подвыпившие женщины любезничали со случайными дружками. Каждая старалась превзойти своих товарок в громогласности и грубости. В одном углу за столиком одиноко сидели трое моряков. Седой повел нас к ним.
— Вот мои друзья,— представил он нас. Поднялся невысокий смуглый человек и приветливо
произнес:
— Жан Сурум. Присаживайтесь.
— Счастливого пути! — сказал Седой, прощаясь со всеми.— Я тороплюсь.
— Все будет в порядке! — отозвался Сурум.— До свиданья!
Седой ушел. Мы остались с моряками.
— Это мои ребята,— сказал Жан Сурум, кивнув на двух остальных.— Кочегары. Прошу любить и жаловать.
Мы обменялись рукопожатиями. Один был худой и длинный, почти лысый, с горбатым носом и заметно навеселе.
— Август Ванадзинь,— пролепетал он.
— А этот малыш,— продолжал Сурум, кивнув на второго, упитанного парня с расплывшимся в улыбке женственным лицом,— Петр Звирбулис. Как видите, птицы разного полета, однако уживаются, как пара канареек в клетке.
— Какое там уживаются! — возразил Петер Звирбулис.— Когда вас не бывает, пух и перья летят.
— И больше всего мне перепадает,— пошутил долговязый.— Видите, волос на макушке почти не осталось.
— Ладно, хватит тебе ныть, Вырвизуб, пошел за пивом! — прервал его Звирбулис, и только теперь я обратил внимание, что и голосок у него тонкий, совсем как у женщины.
1 Ванадзиньв переводе означает ястребок; звирбулис — воробей.
— Ты, Пендрик, не командуй! — отрезал Ванад-зинь.— А вообще по случаю знакомства выпить не мешает. Может, и покрепче что-нибудь, а?
— Правильно, тащи покрепче,— снова зачирикал Звирбулис.
Август Ванадзинь нетвердым шагом направился к стойке, а вслед ему летел писклявый тоненький смешок. Жан Сурум, налив нам из бутылки пива, пояснил:
— Они дали друг другу прозвища: Вырвизуб и Пендрик. И сейчас на корабле, пожалуй, никто, за исключением меня, не знает их настоящих имен.
— А кто скажет, что мы не держим свою марку в котельной? — хвастал Пендрик.
— Если б вы и на берегу держали свою марку, было бы совсем хорошо,— заметил Сурум.— А тут вы чересчур нагружаетесь, и вас треплет хуже, чем в бурю.
— Что делать, такова жизнь,— пропищал Пендрик.— Иной раз с совком у топки бывает легче, чем в кабаке с бутылкой.
Жан Сурум поднялся и тоже направился к стойке. Пендрик внимательно оглядел нас и сказал:
— Значит, вы, ребята, решили смыться? Мы молчали, и Пендрик продолжал:
— И верно, что тут за жизнь! Человек, не видевший света, все равно что дитя в колыбельке. Какой смысл торчать весь век в пеленках, с соской во рту? Я сам с восемнадцати лет на волнах качаюсь — сначала салагой, теперь вот в черных хожу. Иной раз пот во все дыры из тебя прет, на берег выйдешь суше воблы. Понятно, норовишь поскорей горло промочить. Уж такова работенка наша кочегарская, сами понюхаете. А насчет смыться — будьте покойны, поможем. Закопаем в уголь, сам черт не найдет. В ночную смену будем выводить на палубу хлебнуть свежего воздуха. Не впервой нам зайцев вроде вас возить. Попадались и похлестче. В прошлый раз одного в Испанию переправляли. Шофер такси сорвиголова. Один из наших с ним остался в Антверпене, оттуда вместе махнули. И я собирался, да одумался. Своей фифочки жалко стало.
— У вас есть жена? — спросил я.
— У настоящего моряка жена в каждом порту. Жизнь у нас полосатая, как спина у зебоы.— Вдруг,
бросив озабоченный взгляд на стойку, Пендрик пискнул: — Чего это Вырвизуб застрял? Медяки, наверное, перебирает. Не найдется ль у вас звонких, блестящих? У Бориса было несколько латов. Он направился к стойке, чтобы заплатить. Но, оказалось, Вырвизуб застрял по другой причине: загляделся на крутогрудую буфетчицу. Только с помощью Бориса Вырвизуба удалось привести к столику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153