— Ну,— сказал он,— как самочувствие?
Я не ответил. В голове стоял звон, шея была точно каменная, руки не слушались.
— Контузия второй степени,— сказал врач, взглянув на Бориса. Он сидел рядом и ладонью потирал свой черный от копоти лоб.— А вы? '
— Ерунда,— ответил Борис.— Голова трещит, и только.
Меня вынесли из блиндажа, положили на носилки и понесли к санитарной машине. Сквозь открытую дверцу машины я видел, как стелился по степи синеватый едкий дым. Подбежал связист и крикнул:
— Товарищ Эндруп, провода сгорели! Нужна новая линия к наблюдательному пункту.
— Черт побери! — выругался Борис.— Выстрела не успели сделать, а связь уже прервана.
Они ушли. Врач захлопнул дверцу, зарычал мотор, машина отъехала.
В прохладной монастырской келье Сан-Лоренсо, где разместился медпункт батареи, я скоро пришел в себя. На улице стояла невообразимая жара. Даже в окно было жутко выглянуть — слепило глаза, и казалось, что сухие стебли растений в этом пекле с треском ломаются. А толстые монастырские стены служили надежной защитой от зноя.
...На третий день, когда меня заехал навестить Борис, я уже настолько поправился, что мог самостоятельно одеться и ходить по келье.
— А степь все горит? — спросил я.
— Все, что могло, сгорело, и огонь затих,— сказал Борис.— Теперь у нас отличная связь, стреляем как боги. Штаб корпуса вынес благодарность за подавление фашистской батареи.
— Не хвалишься?
— И не думаю! — весело отозвался Борис.—- Батарея была на каком-то кладбище. Стреляли по координатам. Пехота сообщила, что после пяти залпов батарея разлетелась вдребезги.
— Я сейчас же выпишусь и еду с тобой.
— Завтра у меня свободный день,— сказал Борис.— Давай побродим.
Я пришел к врачу и попросил меня выписать.
— Не рано ли? — сказал он.— Вы и голову как следует повернуть не можете.
— Ничего, разойдется.
— Признаться, у меня в отношении вас были иные планы.
— Можно узнать какие?
— Конечно,— добродушно ответил врач и, сняв офи-
церскую фуражку, положил ее на стол.— Видите ли, коллега, вы у нас в батарее единственный человек с медицинским образованием. Что бы вы сказали, если бы я взял вас к себе?
— Я бы сказал — нет! Врач усмехнулся.
— И я сначала сказал командиру «нет!», но потом уговорили.
— Меня не уговорят. Врач снова усмехнулся.
— Вас зовут Анатолом?
— Да, Анатол Скулте.
Он приветливо протянул мне руку.
— Мануэль Зоро. Будем друзьями. Не возражаете? Я пожал его руку.
— На вашу дружбу я готов ответить тем же. А планам вашим буду сопротивляться. Я хочу воевать.
— Я тоже хочу воевать,— возразил Зоро.— Что поделаешь? У каждого свое место.
— Но у меня есть уважительная причина для отказа,— сказал я.— Мое незаконченное медицинское образование.
— У меня то же самое,— спокойно ответил Зоро.— Учился в Мадридском университете. Последний курс не закончил. Ничего, после войны доучимся.
— Если живы будем,— добавил я.
— Само собой,— с заметной грустью произнес Мануэль Зоро.— У меня жена осталась в Саламанке. Теперь там фашисты.
— У меня...— начал было я, но осекся и встал.— Товарищ Зоро, прошу меня выписать. Если вы действительно мне друг, пожалуйста, не говорите никому, что я изучал медицину.
— Об этом все знают,— ответил Зоро.
— Тогда не напоминайте лишний раз об этом.
— Хорошо, обещаю,— сказал он и тут же добавил: — Разумеется, до поры до времени.
Мы расстались друзьями. В приподнятом настроении я собрал свои вещи в келье — мы с Борисом решили ночевать на свежем воздухе в густом монастырском саду. Отыскав красивый уголок, ^поставили палатку.
Неподалеку от монастыря, припав всей тяжестью к земле, разлегся длинный, хмурый и серый замок со своими пристройками и воротами, башнями, часовнями и бассейнами.
— Искупаемся,— предложил Борис.
Кругом не видно было ни души. Мы разделись и бросились в воду. Она была теплая, зеленоватая, как вино. Мы ныряли и гонялись за золотыми рыбками, шнырявшими в бассейне. Самолеты фашистов снова бомбили долину, где скрывалась артиллерия республиканцев. Огромная каменная чаша, в которой мы плавали, содрогалась от взрывов. Из сада, наполненного запахом цветущих роз и магнолий, вспорхнула стая птиц и улетела в горы.
Появились наши истребители, и снова завязался яростный воздушный бой. Истребители кувыркались и кружились в вихре, издали напоминая пчелиный рой. Бомбовозы летали ниже, засыпая бомбами все, что им казалось подозрительным, даже отдельные крестьянские домики, где размещались штабы, командные пункты, склады, медчасти и кухни. И только Эскориал и Сан-Лоренсо, которые католической церковью почитались святынями, оставались нетронутыми, хоть там было больше объектов для бомбежки, чем где-либо в другом месте.
Когда затих воздушный бой, мы осмотрели Эскориал. Резиденция испанских королей, построенная Филиппом Вторым, с несоразмерно большими дворами, мрачными постройками, узкими проемами окон и темным гранитом стен, напоминала огромный склеп, в котором покоится прах некогда великой и безжалостной Испанской империи с награбленным ею золотом. Здесь все было, как прежде. И только с королевского двора, заставленного штабелями ящиков пороха и снарядов, то и дело выезжали нагруженные машины.
Часовые разрешили нам осмотреть дворцовую библиотеку. Борис с благоговением ходил вдоль стеллажей. Под высокими расписными сводами царила неземная тишина, веяло прохладой, пахло позеленевшими пергаментными и древними фолиантами.
— Пошли отсюда, Борис,— сказал я.— Здесь пахнет могилой.
— Здесь пахнет моей профессией,— ответил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153