Он запрещает нам с матерью пользоваться своей продукцией, по его словам, она не для нас предназначена. Он даже запретил нам прикасаться к зубной пасте его производства. И знаешь почему? Она содержит вещество, которое уничтожает эмаль.
— Что ты говоришь! — удивился я.— А я всегда покупал изделия твоего отца.
— Сумасшедший! — воскликнула Гита.— Ты испортишь свои прекрасные зубы!
— Успокойся,— сказал я.— Мои зубы пока целы, но впредь пускай отец на меня не рассчитывает...
Мы быстро собрались и спустились на бульвар. До отхода поезда оставалось несколько часов, и потому мы решили ехать на такси. Накупив в магазине всякой снеди и бутылку вина, мы сели в старую колымагу, стоявшую на углу.
— В Сигулду! — сказал я шоферу, франтовато одетому парню.
Он окинул нас флегматичным взглядом, не спеша свернул и положил на сиденье газету, которую перед тем читал, и размеренно произнес:
— Будет исполнено, сударь.
Машина загромыхала по мостовым. Это был старый, расхлябанный драндулет с просиженными, протертыми сиденьями. Внутри было душно, как в бане, к тому же пахло бензиновым перегаром. Я опустил окошко.
— Как бы ваша супруга не простыла,— заметил шофер.
Его слова развеселили Гиту. Она придвинулась ко мне поближе и весело спросила:
— Разве можно простыть в этом пекле?
— Сейчас весь мир похож на пекло,— не оборачиваясь, бросил шофер.— Но, конечно, жарче всего в Испании.
— Да, Испания страна южная,— сказал я, сделав вид, что не понял намека.— Там всегда жарко.
В зеркальце за ветровым стеклом я следил за выражением лица шофера. Он заметно ухмылялся.
— Сейчас там жарко, как никогда. По-вашему, кто победит?
— Не все ли равно? — осторожно заметил я.
— Это кому как,— уклончиво ответил шофер.— Одним все равно, другой ждет не дождется победы генерала Франко, а третий верит в республику.
— К которым из них принадлежите вы? — спросил я. Шофер подозрительно покосился на меня.
— Как вам сказать? — ответил он, помолчав.— Мне не все равно, кто победит. Я рабочий. Ясно, что у меня с генералом Франко и фашистами не может быть ничего общего.
— Правильно,— отозвался я.
— И мне сдается, что правильно,— рассуждал шофер.— У нас ведь то же самое. В один прекрасный день испекли доморощенного героя, и вот он пыжится, старается все замашки перенять у Гитлера. Мне тут рассказывали, на большом празднике кто-то выпустил поросенка, вымазав его зеленым мылом, чтобы трудней было поймать. А на боку у поросенка написали: «Ульманис». Ну скажите, не здорово придумано, а?
— Не совсем,— ответил я.— Лучше б вымазать змею зеленым мылом. Поросенок слишком безобидное животное.
Шофер громко рассмеялся. Гита тоже не могла удержаться от смеха. Но она тут же спохватилась и серьез-го спросила:
— Друзья, а вы не думаете, что заходите слишком далеко?
— Здесь никто не слышит,— ответил шофер.— И, в конце концов, все говорят...
— За такие разговоры сажают за решетку,— заметила Гита, на что шофер равнодушно ответил:
— Всех не пересажают... Потом обратился ко мне:
— А ваша супруга, видимо, придерживается другого мнения.
— Нет, почему же? — произнес я неопределенно, еще крепче прижимая Гиту к себе.
— Если есть голова на плечах, другого мнения быть не может,— заключил шофер.— Вы где сойдете?
— В долине, у моста,— ответил я.
Мы свернули с шоссе и въехали в Сигулду. Городок утопал в белой пене вишневых садов. По улицам шли туристы с рюкзаками и палками. Они направлялись к отвесным берегам просторной долины Гауи, где было множество пещер, где все цвело и над речными затонами разносились соловьиные трели.
На прощанье шофер сказал, как будто извиняясь:
— Я, наверное, надоел вам своей болтовней.
— Все было чудесно,— ответил я.
Он пожелал нам всего наилучшего и повернул обратно.
Глава 9
ЧУДНОЕ МГНОВЕНИЕ
Левым берегом реки мы шли вверх по течению, взбираясь все выше и выше по отлогим кручам. Узкие тропки петляли вверх и вниз среди зеленых крон деревьев, среди цветущей черемухи, а в просветах виднелись заводы Гауи, подернутые голубой дымкой, и повсюду было много народу, как обычно в субботу. Мы взобрались на гору Художников и присели отдохнуть под «грибок». Под нами стремительно катила свои воды река, мерцая на солнце туманными заводями. А на той стороне долины из зеленых кущ поднималась круглая полуразвалившаяся башня замка Турайды, словно дряхлая беспомощная старушка, покинутая всеми на берегу, которая никак не осмелится спуститься с кручи по извилистой лестнице.
— Как красиво! — воскликнула Гита. Где-то совсем близко заливался соловей.
— Ты знаешь, что это за птица? — спросил я. Гита рассмеялась.
— Воробей...
Потом, взявшись за руки, мы не спеша спустились по длинной крутой лестнице в долину. С трудом продравшись сквозь гущу молодого ольшаника, остановились на пологом песчаном берегу. Гита сняла туфли, чулки и, приподняв юбку, вошла в воду.
— А-на-тол! — громко крикнула она, и далекие берега отозвались звонким эхом:
— А-на-тол!.. А-на-тол!.. А-на-тол!
— Гита, Гита, Гита! — теперь крикнул я, и когда над долиной прокатилось эхо, мы смеялись, как счастливые дети.— Я люблю тебя! — кричал я во весь голос, и берега отзывались: «Я люблю тебя... люблю тебя... люблю».— Давай искупаемся,— предложил я.
— Иди, милый. Я не могу. Маленький Анатол простудится.
— Хорошо, тогда пускай он посидит на берегу, а большой Анатол искупается.
Я забыл дома плавки, пришлось раздеться в густом ивняке. Прыгнув в холодную воду, я поплыл к тому месту, где оставил Гиту. Она сидела на песке, опустив босые ноги в воду.
— Тебе не холодно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153