Их пушечки, как и тогда, стояли на позиции в ожидании танков.
— Мы снимаемся,— сказал я Огриню.— Есть у вас что-нибудь выпить?
— Воды или вина?
— Все равно.
Ребята притащили из погреба бутыль вина. Вино было прохладное, кислое и очень вкусное. Мы пили из пустых консервных банок и вели неторопливую беседу.
— Значит, снимаетесь,— задумчиво произнес Адам Огринь, и я понял, что он был тоже не прочь покинуть это пекло и перебраться в более спокойное место.— А куда?
— Пока не знаем.
— Лучше на север. На юге страшная жара. Один черт.
— А здесь? — сказал я, снова наполняя банку.
— Да, тут, наверное, всюду так,— заметил Христо.— В Болгарии тоже лето знойное, но такого пекла...
Адам Огринь вздохнул.
— Как в парной. Что поделаешь, Африка рядом. Смотри, перепьешь, Анатол! — сказал он и подлил мне еще вина.
— Вина жалко? — спросил я.
— Чего жалеть! В погребе вина сколько угодно. До своих не дойдешь, вот о чем речь.
— А у нас на кладбище хоть шаром покати,— сказал Добрин.— Одни истлевшие кости. Кто мог подумать, у вас тут прямо рай.
— В прошлый раз не догадался вас угостить,— словно извиняясь, произнес Огринь и наполнил наши фляги.
— Может, еще встретимся,— сказал я на прощанье.
— Живы будем — встретимся,— ответил Огринь. Нас подвезли на машине. В ней отправляли в тыл
раненых. Это были итальянцы из батальона Гарибальди. На шеях красные платки, небритые, грязные лица, окровавленные бинты... У одного как будто началась гангрена. Его лихорадило, и он тихо скулил, не стонал, а скулил. Когда мы прибыли в монастырь Сан-Лоренсо, все уже было готово к отъезду.
— Куда? — спросил я Бориса.
— Секрет,— ответил он.
— С каких это пор у тебя секреты от меня?
— Ладно, тебе скажу: на юг. К португальской границе.
Я рассказал о встрече с Адамом Огринем, передал привет. Борис обрадовался.
— Вот кто может мне помочь.
— Я говорил с ним. Обещал. Борис пожал мою руку.
— Спасибо, Анатол. Если бы не ты...
— Не болтай чепухи,— сказал я.— С комиссаром говорил?
— Еще не собрался.
— Растяпа!
Поздно ночью мы въехали в Мадрид. Город лежал в темноте. Мы проехали его без остановки. Утро застало нас в Аранхуэсе, к юго-востоку от Мадрида.
Войны здесь не было и в помине. Кругом стояла тишина. В окнах королевского дворца играли лучи восходящего солнца. В дворцовом парке щебетали птицы, а над зеркальной гладью прудов клубился белесый туман.
Пока заправляли машины, мы с Борисом пошли погулять по аллеям. В одном из тихих уголков наткнулись на комиссара Попова. Он сидел на скамье, любуясь красотой пейзажа.
— Сказочный оазис среди пустыни,— сказал он, жестом предлагая сесть рядом.
— Короли умели выбирать место для своих дворцов,— произнес Борис.
— А вот ты не умеешь даже свое собственное дело уладить,— кольнул я.
Он бросил на меня сердитый взгляд.
— О чем вы говорите? — спросил Попов.
— Давай сюда письмо! — сказал я Борису.
Он послушно достал из кармана письмо Сподры и протянул его мне.
— Вот оно. Прочтите, а я погуляю по саду.
Борис ушел. Я подробно рассказал Попову всю историю и перевел ему письмо Сподры. Он внимательно выслушал, помолчал, потом сказал:
— Борису следует уши надрать. Как можно медлить с такими вещами!
— Он стеснялся. Боялся, обвинение примут всерьез.
— Он стеснялся! — в сердцах произнес Попов.— А провокатор тем временем делает свое дело, рушит ряды партии. Как только прибудем на место, я напишу в Коминтерн. Борис тоже должен написать со всеми подробностями. И письмо этой девушки надо перевести и послать. В таких случаях действуют решительно и быстро. Куда он делся?
Мы отправились разыскивать Бориса. Он сидел у воды, обхватив руками голову.
— Не тужи,— сказал Попов, отечески хлопая его по плечу.— Разберемся. Постараемся уладить. Это наша обязанность. А ты больше не думай об этом. И не вешай головы. Воюй, как до сих пор.
— До последнего вздоха, товарищ комиссар,-— сказал Борис, порывисто вставая и пожимая руку Попову.— Спасибо! Теперь будет легче... жить... и... бороться...
Мы вернулись к машинам. Добравшись до маленькой станции, дивизион погрузился на открытые платформы, и нас повезли на юг. Это было долгое, утомительное, но прекрасное путешествие.
Летели дни, недели... Нас окружали дикие горы, опаленные солнцем долины с редкими дубравами. Ко где вдоль дорог поднимались оголенные стволы эвкалиптов, колючие кактусы, мечеобразные агавы. Среди каменных дубов сверкали участочки с пшеницей, прятались огородики, где жарились на солнце бобы, дыни, арбузы, а на лозах сверкали кисти винограда. На каменистых склонах серебрились оливковые рощи, а за ними поднимались заросли колючего кустарника и серые глыбы гранита. Речушки совсем обмелели и пересохли. Только на излучинах, в ямках, сверкала на донышке вода, и ею мы омыли пыль первых сражений и дальних дорог.
Взглянув на карту, я увидел, что мы находимся в каких-нибудь ста километрах западнее Бадахоса, города на грацице с Португалией. Нетрудно было догадаться, что нам предстоит в ближайшее время принять участие в боях и что цель их — перерезать узкий перешеек с железнодорожной веткой, по которой северная группировка мятежников получала подкрепление с юга.
Однако наступление откладывалось. Видно, после жестоких боев под Брунете республиканцам было нелегко собраться с силами. Пока шла переброска войск на южный фронт, наш дивизион основательно оборудовал позиции, изучал тылы противника. Мы с Борисом через каждые два дня на двое суток уходили в горы и оттуда с помощью приборов засекали пулеметные точки, батареи, штабы противника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153