Здесь жила и твоя мама. Если бы ты только знал, какая чудесная была у тебя мама! Самая красивая, самая добрая, самая чистая, самая славная во всем белом свете.— Я положил его на Гитину постель и продолжал: — Вот здесь она спала. Полежи немножко в постельке своей мамы, первый и последний раз. Скоро ты отправишься в путь, и твой папа долго-долго тебя не увидит. А когда ты вырастешь большой, я расскажу тебе всю правду. Ничего от тебя не скрою, не имею права скрывать. Ты должен узнать имена мерзавцев, которые отняли жизнь у твоей матери. Ты должен вырасти большим, во всем разобраться, научиться по-настоящему любить и ненавидеть. Мы скоро расстанемся. Ты поедешь на родину своей матери, на мою родину, а я... От тебя я ничего не скрою. Я поеду совсем в другую сторону... Там, далеко на юге, за дикой стеной Пиренеев, лежит страна Испания, там живут отважные люди, с оружием в руках поднялись они на борьбу. Туда уехали мои друзья, скоро и я буду с ними. Но я буду писать тебе. Я хочу, чтобы мои письма сохранились, чтобы ты прочитал их, когда вырастешь большим, и понял меня. Может быть, ты видишь своего отца в последний раз...
Так мы беседовали с ним, пока не раздался стук в дверь. Я пошел открывать. На пороге стоял Пьер и с ним молодая женщина.
— Пьер позвонил мне,— сказала она, краснея.— Я приехала... Я с удовольствием... Я все знаю... Что же делать, уж такая женская доля.
Жанна, конечно, не знала всех превратностей судьбы Гиты, но ее забота тронула меня. Я сказал ей, что маленький Анатол вот-вот должен уехать.
— Надо покормить ребенка на дорогу, как же так...— воскликнула она, расстегивая блузку.
— Хорошо. Буду вам очень признателен,— сказал я и вышел в соседнюю комнату. Пьер тем временем уже исчез. Я сидел на диване и слушал, как маленький Ана-тол, причмокивая, пил молоко.
— Какой чудесный мальчик! — говорила Жанна.— Маленький, как бутончик, ну, ничего, подрастет. Ест он хорошо, значит, и расти будет быстро.
— Правда? А он хорошо ест?
— Мальчики всегда едят хорошо, лучше, чем девочки. И растут быстрее.
— А у вас девочка? — спросил я, и она с восторгом отозвалась:
— У меня маленькая чудная девочка. Мы помолчали. Потом Жанна сказала:
— Он уснул. Я уложу его здесь.
Она появилась на пороге с ясной улыбкой, и я от души поблагодарил ее. Жанна простилась и ушла. Мы опять остались вдвоем с маленьким Анатолом. Я приблизился к кровати и долго смотрел, как он сладко и крепко спит. Мой маленький, мой милый Анатол! Увидимся ли?
Через два часа мы расстались на Северном вокзале. Я подошел к вагону, в котором была урна с цветами и траурными лентами, но он был запломбирован. Поезд тронулся. Я нагнал вагон, в котором уезжала Гитина мать с маленьким Анатолом. Она стояла у окна с моим сыном на руках. Лицо ее было залито слезами...
С вокзала я отправился прямо к Маше. Мы вместе поехали в Комитет защиты республиканской Испании. Там я неожиданно встретил Жана Сурума и Пендрика. В Бельгии они покинули свой пароход и приехали в Париж. Нас всех записали в одну группу и велели вечером быть на Лионском вокзале.
Пока я укладывал вещи, чтобы передать их на хранение Пьеру, швейцар принес мне письмо от Бориса. Он писал из Монпелье, сообщал, что на днях выезжает дальше. У меня не было времени отвечать ему, и письмо Сподры я захватил с собой, надеясь передать его при встрече в Испании.
Вечером мы выехали на юг. Торопливый стук колес всю ночь не давал мне уснуть, заставляя думать о другом поезде, мчавшемся на север с маленьким Анатолом, Гитиной матерью и пеплом моей сожженной любви.
БАЛЛАДА
ОБ ИСПАНИИ
Книга вторая
Глава 1
ДОРОГА
В жизни бывают моменты, когда время теряет границы. Дни, недели летят незаметно, события нанизываются, словно бусины разноцветного ожерелья. Надумай кто-нибудь спросить, которая красивее, было бы нелегко ответить: все одинаково хороши. То же самое могу сказать о днях и неделях, проведенных в пути к границе Испании.
Париж, Лион, Монпелье, Нарбонн, Каркассонн... Снежные вершины Альп, скалистое ущелье Роны, ледяные воды горных рек, лазурь Средиземного моря, беспокойный рокот его теплых волн, виноградники и персиковые рощи, пересохшие соленые озера и, наконец, нелюдимая цепь Пиренеев, подобно неприступной стене преградившая путь из Франции в Испанию,— все это с мимолетностью калейдоскопа сменяло друг друга, слепило глаза своей броской и неожиданной красотой.
Седой и древний Каркассонн. Огромный замок с высокими башнями на фоне синеющих в дымке Пиренеев выглядит безобидной игрушкой, привезенной антикваром на ярмарку. Этот городок был для нас последней остановкой перед тем, как отправиться в горы на границу Испании. В маленьком отеле, где укрывалось шестьдесят человек, царила строжайшая дисциплина. Выходить на улицу было запрещено. Дверь была заперта, возле нее неотлучно дежурил швейцар. Провал любого из нас мог погубить всех остальных.
До самого Каркассонна я не терял надежды нагнать Бориса и Дика, но, видно, они были уже по ту сторону
Пиренеев. Я даже перелистал книгу гостей отеля — здесь останавливались все интернационалисты, но фамилии моих друзей не обнаружил. Хозяин обьяснил мне, что добровольцев, переправляемых в Испанию, в книгу гостей не вписывают, у большинства из них нет никаких дсх> ментов. А кроме того, книгой может заинтересоваться полиция.
Мне было ясно, что увидимся мы не скоро. Конечно, друзья не подозревали, что я следую за ними по пятам. Я часто пытался представить себе, как Борис обрадуется письму, совершившему такое далекое и трудное путешествие — из Латвии через нацистскую Германию, Бельгию в Париж, потом по всей Франции, через Пиренеи, пока наконец не нашло своего адресата в республиканской Испании, на фронтах гражданской войны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153