Это он — друг детства, мой однокашник. При мысли о Борисе сердце наполнилось гордостью. Вряд ли он верил, что я выдержу до конца. Но я выдержал.
Мы росли в захолустном местечке Курземе. Отец Бориса Эндрупа был кузнецом, да и сам Борис еще подростком приноровился к тяжелому кузнечному молоту. Он рано возмужал, стал похож на отца — такой же замкнутый, грузный и неуклюжий. Уже в школе пристрастился к чтению и во мне сумел пробудить жажду знаний.
Моя жизнь была более беспечной, беззаботной. Отец был врачом волости. Я рос под нестрогим отцовским оком — мать умерла, когда я был совсем маленький. Отец баловал меня и всеми силами старался оградить от физического труда, чтобы я, не дай бог, не повредил свои руки — бесценный клад для будущего волостного лекаря. Все работы по дому выполняла служанка, а я почитывал книжки. Но чем дальше углублялся я в их таинственный мир, тем ничтожнее казалось мне будущее, уготованное отцом. Ну чего он сам достиг за всю свою жизнь? Перевязывал обрубленные топорами пальцы, врачевал проколотые гвоздями пятки, прописывал пилюли от гриппа и насморка — словом, влачил жалкую, скучную жизнь волостного лекаря, постепенно забывая то, что когда-то узнал в институте. Чтобы собрать достаточно денег на мое образование, он годами обирал пациентов, прописывая им в десять раз больше лекарств, чем следовало. За свои старания в конце каждого месяца он получал от аптекаря небольшие комиссионные. Разве могла увлечь такая перспектива? Нет, мне не хотелось идти по стопам отца» Когда мы с Борисом, окончив уездную гимназию, прибыли в Ригу, я, правда, поступил по настоянию отца на медицинский факультет, но тогда же дал себе слово, что никогда не стану преемником его жалкой карьеры. Мечты уносили меня дальше и выше. Я твердо решил посвятить себя науке и своим трудом, подобно Пастеру, спасать человечество от страшных болезней.
Борис Эндруп вопреки желанию отца, мечтавшего, чтобы он стал инженером, избрал историю и филологию.
В первые два года нашей жизни в Риге мы снимали с ним на двоих меблированную комнату. Борис все больше углублялся в литературу, философию, штудировал историю, законы общественного развития, а я занимался вирусами, препарировал трупы в анатомичке, дышал хлороформом в клинике и слушал вопли несчастных больных. Возможно, мы так и жили бы вместе, если бы не одно обстоятельство. Мой друг довольно часто и основательно расходился во взглядах на политику с нашим хозяином, обедневшим балтийским бароном Га-ном. Борис в отличие от меня по натуре был резким, горячим. Он терпеть не мог бесконечного славословия барона нацистским порядкам в Германии и однажды, после очередной перепалки с хозяином, переехал в Заречье, в небольшой домик, стоявший посреди сада. И хотя нас теперь разделяла Даугава, наша дружба текла по прежнему руслу, проложенному еще в детстве.
Она продолжалась и после того, как Борис был вынужден оставить учебу и стать сварщиком трамвайных путей. Ему часто приходилось работать ночью, а днем он приходил ко мне. Так продолжалось до тех пор, пока не произошел тот случай, поставивший под угрозу все мои надежды и замыслы...
В дверь палаты тихо постучали. Вошла сестра Земдега с букетом роз и письмом.
— Господин Скулте, только что была Гита Юдина. Просила передать вам эти цветы, письмо и сердечный привет.
Пока сестра ставила в воду цветы, я вскрыл конверт.
— Сестрица, я могу вас попросить об одном одолжении?
— Пожалуйста.
— Позвольте поговорить с госпожой Юдиной.
— Это невозможно. К вам запрещено впускать посетителей.
— Я не прошу вас нарушать запрета. Просто шепните госпоже Юдиной, чтобы она подошла к окну. На одно мгновение!
Сестра Земдега участливо взглянула на меня.
— Хорошо, в следующий раз. Только никому ни слова!
— Об этом не беспокойтесь, сестрица. Я выдержал экзамен по молчанию.
— По молчанию? — с интересом переспросила Земдега.
— Потому-то я и попал сюда. Только потому...
— Хорошо, господин Скулте, я обещаю вам.
Она ушла. Я развернул письмо и принялся читать.
«Милый, дорогой Анатол!
До сих пор не пойму, что с тобой случилось. Известие о твоем аресте потрясло меня. Чтобы вырвать тебя из тюремной больницы и перевести в клинику доктора Тибета, нужно было внести залог. Сумма оказалась чересчур большой, и достать ее было нелегко. Но я достала. Почти совершила преступление, но достала. Не спрашивай, как и где. Когда выйдешь из больницы, все расскажу. Заплатила также господину Гану за твою комнату. Сначала он очень сердился. К тебе приходили с обыском. Перевернули всю квартиру. Но я успокоила его. Сказала, что это все недоразумение, что ты сейчас находишься в больнице и серьезно болен. Госпожа Ган и служанка Мария даже всплакнули, обещали в воскресенье помолиться за тебя. Была у нас в деканате. И тут должна сообщить тебе самое неприятное: ты исключен из университета. Как мне объяснили., это сделано по указанию свыше. Когда выйдешь из больницы, все выясним. А сейчас ни о чем не думай, милый Анатол, и поскорей выздоравливай. Если эти истуканы не примут тебя обратно, поедем учиться куда-нибудь в другое место. Деньги будут, не волнуйся. Своим родителям о тебе пока не говорила. Хорошо бы им вообще ничего не рассказывать. Чтобы выручить тебя из беды, я провинилась перед матерью. Но, думаю, она поймет и простит мой тяжкий проступок. Она у меня очень, очень хорошая. Только отцу я боюсь рассказать и все время дрожу, как бы он не узнал. Но ты не волнуйся, верь мне, все будет хорошо. Поправляйся и вспоминай обо мне. Я всегда буду с тобой, что бы ни случилось. Пусть моя любовь и эти алые розы облегчат твои страдания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153