..
— И Анатол выудил их оттуда,— подхватила Гита.— И сам зажарил. Я и не знала, что он такой великолепный рыболов и повар! И эти бочки с вином успел из погреба выкатить...
— Какие бочки? — спросил Борис, приглядываясь к аппетитному окуню.— Не вижу никаких бочек.
— О, это волшебные бочки! — ворковала Гита.— Их видим только мы с Анатолом.
— И еще маленький Анатол,— добавил я.
— Да, и маленький Анатол! — подтвердила Гита и спросила Бориса: —Какого вина желаешь отведать?
— Какого у вас не было и нет,— сказал Борис.— Но рыба в самом деле замечательная! Рыба просто чудо.
— Весь мир просто чудо! — воскликнула Гита.— Вы оба просто чудо...
— Ты тоже просто чудо,— сказал я.
После ужина мы все вместе отправились на кухню мыть посуду. Гита отыскала для нас с Борисом белые халаты (наверное, отцовские), и мы, каждый взяв полотенце, драили до блеска вымытую Гитой посуду.
— Вам удивительно к лицу эти халаты,— весело сказала Гита.— Если за границей не найдется ничего получше, устроимся в кабачок судомойками.
— Уж лучше кельнером или швейцаром,— сказал я,— у них хорошие чаевые.
— А я стану ударником в джаз-банде,— воскликнул Борис и, приподняв сковородку, грохнул по ней ложкой,— Чем не занятие?
— Но ведь ты собираешься в Испанию,— сказала Гита.
— Да, в Испанию. И можете меня поздравить.
— С чем это? — спросил я.
— Я получил отпуск. Специально выпросил, чтобы легче было смыться. А то хватятся, начнут разыскивать... Теперь я свободен, как птица, лечу, куда хочу.
— Поздравляем, Борис,— сказала Гита.— Вот ты, оказывается, какой тертый.
— Простачком себя никогда не считал,— отозвался Борис.— Жизнь шлифует человека, точно камень на бурном пороге. Или сотрет в порошок, или сделает гладким, ровным, без задоринки. Так-то вот. А кому нужны простачки да олухи? Лишь царю небесному.
— Слишком тертых я не люблю,— сказала Гита.
— Значит, у тебя дурной вкус,— отрезал Борис.— Разве угловатый камень красивее, чем гладкий?
— А мне вот не нравится! — стояла на своем Гита.
— Но ведь твой Анатол тоже тертый,— заметил Борис.— В таких переделках побывал — шутка ли сказать! Других бы в порошок перетерли.
Мне польстил комплимент Бориса, но Гита нахмурилась. Она даже будто рассердилась.
— Ладно, довольно об этом! — сказала она, снимая с нас белые халаты.— Судомойкам не пристало подобная философия. Идемте лучше покатаемся на лодке. Вечер сегодня чудесный...
Мы вышли в сад. На макушке темной ели, словно золотой пряник, повис месяц. Ветер стих, и только дрожащие листья осины продолжали шептаться между со*
бой. Я взял весла, и мы молча отправились к реке. Месяц шел за нами следом, перепрыгивая с одной макушки ели на другую. Гита отвязала лодку, я сел на весла и стал грести на тот берег, где течение легонько покачивало крупные стрелы серебристого аира.
Когда мы добрались до середины реки, Борис спросил:
— Вы готовы?
— Готовы,— сказал я.— Гита подала прошение...
— Когда обещали?
— Через неделю, может, раньше,— ответила Гита.
— Мы с Акатолом не можем ждать,— сказал Борис— У меня в кармане документы, деньги и билеты. Мы выезжаем завтра с экспрессом Рига — Берлин — Париж. Откладывать нельзя.
— Но я" бы хотел подождать Гиту.
— Это невозможно,— строго возразил Борис.— Через три дня владелец твоего паспорта заявит в полицию об утере. К тому времени ты должен быть в Париже.
Я опустил весла. Лодка плавно скользила вниз по течению. Мы молчали, и все вокруг молчало, словно мы были в сказочном царстве теней, над которым месяц струил свой призрачный свет.
— Поезжай, Анатол,— наконец прошептала Гита.— Как-нибудь одна управлюсь. Поезжай...
Я не ответил. Лодка плыла по течению. Я положил весла на борт, подсел к Гите, обнял ее. Она дрожала. Я снял пиджак, накинул ей на плечи. Она снова шепнула:
— Поезжай, милый. Я справлюсь. А там встретимся. Только выходи встречать меня в Париже.
— Я буду встречать тебя каждый день.
— Поезжай,— шептала она.— Тут тебя в любую минуту могут арестовать. Поезжай и жди меня в Париже.
— Ты вся дрожишь.
— Да, свежеет. Но теперь мне хорошо. Теперь я согрелась... Поезжай, милый...
Борис сел на весла и повернул лодку в обратную сторону,— мы успели уплыть далеко. Он согнулся, потом резко выпрямился и сильными быстрыми взмахами погнал лодку против течения.
— Ты такой чудесный! — шептала Гита над самым ухом, так что я чувствовал ее горячее дыхание.— Мне даже трудно себе представить, что всего через день я останусь одна. Поезд помчит тебя на юг, а я останусь
одна с маленьким Анатолом. И тогда он будет моей единственной радостью, моим единственным утешением...
— Но мы скоро снова будем вместе,— успокаивал я Гиту.— Совсем скоро, через неделю. Ты приедешь, как только получишь документы. А я буду ждать тебя. Каждый день выходить к твоему поезду. Только обязательно надень ту шляпку с цветами, чтобы я сразу тебя заметил. А я тем временем устроюсь в каком-нибудь отеле...
— Только смотри, чтоб он был не очень дорогой,— наставляла меня Гита.— Нам будет нелегко. Надо экономить. Две небольшие комнатки, но непременно с балконом, чтобы маленький Анатол мог дышать свежим воздухом.
Гонимая сильными ударами весел, лодка быстро поднималась вверх по течению, оставляя позади себя серебристый след.
— Как красиво! — шептала Гита.— Наверное, нам больше никогда не придется кататься здесь. Все будет так же, как и прежде, только нас с тобой здесь больше не будет.
— Не грусти! — сказал я.— Там тоже красиво, там тоже будет хорошо.
— А будем ли мы счастливы там?
— По-своему будем счастливы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153