Потом снова вспомнился Париж, маленький отель интернационалистов, песня немецких добровольцев в ночи... Живы ли они? Наверное, не все. В жестоких боях под Брунете, куда мы держали путь, много их полегло...
Борис задвигался во сне. Взглянул на него, и в голову полезли всякие мрачные мысли. Сумеют ли Сподра и Седой помочь моему другу? Все же хорошо, что Борис пересилил себя, сохранил покой и веру в будущее. На его месте я бы вряд ли выдержал.
Грузовики остановились у канала, по которому с гор текла в Мадрид кристально чистая вода. Позвякивая ведром, шофер побежал за водой, чтобы залить разгоряченный радиатор.
Из кабины вышел комиссар Попов. Осмотрелся усталым взглядом, увидел меня, спросил:
— Чего не спишь?
— Да так,— ответил я.
— Тоскуешь по дому?
— Немного, товарищ комиссар.
— Надо отдохнуть,— сказал он.— Начнем воевать, тогда будет некогда.
Я тихонько вылез из машины. Шофер принес воды. Мы с комиссаром сполоснули лица. Вода была холодная и хорошо освежала. Пока подъезжали последние машины, мы прошлись до моста. Глухо журча, обдавая прохладой, черная вода спешила в осажденный город.
— Как дела товарища Эндрупа? — вдруг спросил Попов.
— Ничего,— уклончиво ответил я.
— Он чем-то удручен? Или мне показалось?..
— Нет, вам не показалось, товарищ комиссар,— сказал я, вздохнув с облегчением и радуясь про себя, что Попов начал этот разговор.— Я все хотел поговорить с вами, но это длинная история.
Из командирской машины дали гудок — по машинам. Мы поспешили назад.
— Товарищ Скулте, при первой же возможности поговорим,— сказал комиссар, садясь в кабину.— Не забудьте!
Заревели моторы, я закутался в брезент и скоро крепко уснул...
Меня разбудил Борис.
— Вставай! Смотри, какая красота!
Я вскочил, протер глаза. По лесистой дороге мы спускались в долину. Занимался новый день. По ту сторону долины в жарком зареве чернел огромный выступ скалы, а над ним купались нежные легкие тучки. В прозрачных сумерках внизу смутно белел городок.
— Сан-Лоренсо,— сказал Борис. Поднялись Гечун и Добрин.
— Приехали? — спросил Гечун, приглаживая помятые усики.
— Да, Сан-Лоренсо. А вон Эскориал! — воскликнул Добрин.
С каждым мгновением все больше раскрывалась почти неоглядная, неповторимая по своей красоте панорама. На склонах Гвадаррамы дремали белые домики с красными черепичными крышами, а над ними хмуро высился серый массивный замок — Эскориал. Своими скупыми оконцами в громаде каменных стен он скорее напоминал тюрьму, чем летнюю резиденцию короля.
На западе горы постепенно переходили в холмистую, поросшую лесом равнину. Но эти леса были мало похожи на своих северных собратьев — сочных, влажных, прохладных. Это была каменистая лесостепь с колючим, твердолистым кустарником, с низкими вечнозелеными каменными дубами, с разбросанными деревеньками, городишками, с обмелевшими в зной речушками, небольшими полями пшеницы, виноградниками, множеством колодцев, прорубленных в скалах для поливки огородов, И надо всем этим расправляло золотистые крылья утро, одевая в дымку неоглядные дали.
На первый взгляд ничто не говорило о том, что здесь идут кровопролитные бои, в которых ежедневно гибнут десятки тысяч солдат, что эти твердые, как сталь, дубы, эти гибкие лозы, эту опаленную солнцем землю изо дня в день рвут в клочья, секут и потрошат пули, снаряды, бомбы, сметая все живое, оказавшееся на пути. В тот ранний час все было тихо. И только санитарные машины, спешившие навстречу, походные кухни, после завтрака пробиравшиеся в тыл, обгонявшие нас машины с боеприпасами заставляли думать, что царство смерти уже недалеко. И вдруг на горизонте взметнулось к небу бурое облако пыли... Озаренное лучами солнца, оно стремительно росло в вышину, словно сказочное дерево, которое долго протомилось в подземелье и теперь рвалось еа волю. Рядом с этим деревом из пыли поднялось вто-'рое, третье, четвертое, пятое — целый лес... Они вырастали в строгом порядке, словно посаженные чьей-то заботливой рукой. И тут же до нас донеслись оглушительные взрывы. Земля застонала, заревели горы, разнося по каменистым кручам гулкое эхо, будто мольбу о пощаде. Ветра не было, и причудливые деревья из пыли повисли в воздухе, постепенно расползаясь в коричневое облако, медленно оседая на выжженную степь, где уже свистели шальные пули и рыскала смерть.
Весь день, пока размещали орудия, шли воздушные бои. Истребители, делая неимоверные петли, старались уйти от преследования, а затем, заняв выгодную позицию, огнем своих пулеметов сбить противника. Под истребителями, словно стая акул в голубом небесном океане, проплывали бомбовозы, обрушивая смертоносный груз на опорные рубежи, позиции, склады... Горела черная, словно варом облитая степь. Красные языки пламени безжалостно слизывали деревья, кустарники, телефонные провода, забытые повозки — все, все, что попадалось на пути.
Мы с Борисом сидели под раскидистым дубом неподалеку от батареи, затаив дыхание, наблюдали за воздушной схваткой. Почти одновременно вспыхнуло и рассыпалось в воздухе несколько истребителей. Покачиваясь на ветру, вниз спускались парашютисты. Эти не успели еще коснуться земли, а в вышине уже появились новые парашютисты.
Мы так увлеклись этим зрелищем, что не заметили приближения фашистских бомбардировщиков. Видимо, их привлекли наши замаскированные наспех орудия. Бомбы легли в сотне-другой метров от батареи. Потом раздался страшный грохот, и я потерял сознание.
Опомнился в прохладном блиндаже, среди товарищей. Врач лил мне в рот из фляги кислое вино. Я пил его большими жадными глотками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153