Там прифронтовой госпиталь. А уж оттуда — в тыл. Согласны?
Что я мог возразить? Далеко забираться не хотелось, но когда хирург сказал, что придется пролежать не один месяц, я согласился. Мне перевязали больную ногу и сделали переливание крови. Под вечер перенесли в санитарную машину. Машина за день раскалилась, и я потел, как в бане. Я просил санитара не закрывать дверцу, но он боялся дорожной пыли и не послушался меня. Надо мной лежал солдат, раненный в голову, и все время бредил.
— Откуда он? — спросил я санитара.
— Из батальона Марко.
Видимо, это был один из разведчиков. Я прислушался к его словам, но ничего не мог разобрать.
— Мы не будем проезжать мимо батареи интербригады? — спросил я санитара.
— Мы как раз подъезжаем к ней.
— Остановите машину и позовите, пожалуйста, комиссара,— попросил я.
Санитар остановил машину и пошел разыскивать Попова. Тяжко ухали орудия, и я представил себе Бориса на наблюдательном пункте на Сьерра-Педросо. Кто теперь позаботится о его здоровье? Ведь он болен, серьезно болен, и ему придется нелегко без меня. Он на редкость упрямого нрава, но мне доверяет больше, чем кому бы то ни было. Только бы он продержался до моего возвращения!
В промежутках между залпами был отчетливо слышен рев танков. Наши? Мятежников? Из раздумий меня вывел комиссар Попов. Он залез в машину, сел на свободные носилки.
— Ну, отвоевался? — сказал он.
— Ранили,— натянуто улыбаясь, ответил я.
— Вот не думал, что ты на такое способен.
— Да я ничего такого не сделал.
— Спасибо! — сказал он, не обращая внимания на мои слова.— Штаб корпуса просил передать благодарность. Они получили все необходимые сведения. Противник был вынужден преждевременно перейти в наступление.
— Они уже наступают?
— Первая атака отбита. У них большие потери. Как раз возвращаются наши танки. Товарищ Эндруп продолжает громить отступающую кавалерию. Спасибо!
Я молчал в смущении.
— Поезжай и поправляйся как следует,— продолжал Попов.— Пока себя не почувствуешь совсем хорошо, не возвращайся. Сам знаешь, в горах нелегко воевать, особенно с перебитым коленом.
— Товарищ Попов, попробуйте уговорить Эндрупа поехать лечиться.
— Безнадежное дело, товарищ Скулте. Отличный командир, но плохой пациент. Завтра приказом по корпусу его назначают командиром дивизиона тяжелой артиллерии. Там ему будет легче, меньше по горам придется лазить.
— Это хорошо,— сказал я, а комиссар добавил:
— Очень хорошо. Вот пример, достойный подражания.
— Спасибо,— сказал я, и мы простились. Орудия снова стреляли. От их грохота мне заложило
уши. Попов, улыбаясь, что-то говорил, но я не расслышал его слов. Санитар прыгнул в машину, захлопнул дверцу, и мы покатили дальше.
Саламеа-де-ла-Серена, Эспаррагоса-де-ла-Серена, Монтеррубьо-де-ла-Серена... Санитар объявлял названия всех городков, которые мы проезжали. Я бывал в них не раз, и они стояли у меня перед глазами, эти захудалые испанские городишки, то примостившиеся на оголенных скалах, словно стайка утомленных воробьев, то мирно дремавшие в сухой, сожженной солнцем долине, словно небрежно брошенная горсть горошин. Я знал, что за Монтеррубьо-де-ла-Сереной мы переправимся через Сухару, потом дорога среди жиденькой дубравы будет подниматься вверх и вверх, а там уже недалеко Вильянуэва-дель-Дуке, где расположен прифронтовой госпиталь. Еще совсем недавно я собирался отправить туда больного малярией Бориса, теперь ехал сам.
В госпитале меня встретили с обычным испанским радушием. Как только машина появилась во дворе, ее окружил весь медицинский персонал. Мне отвели отдельную комнатку с теневой стороны. Окно было открыто, и я видел огромный ствол эвкалипта с отодранной корой. Листва его сильно нагрелась за день, и теперь от нее пахло камфорой, как будто из операционной. За стволом эвкалипта виднелся густой виноградник, где красиво свисали тяжелые грозди.
На другой день проснулся рано. У постели стояла сестра с глиняным кувшином, тазиком и полотенцем.
— Вы крепко спали.
Я снял рубашку. Она налила в таз воды, вымыла мне руки, лицо, а грудь протерла влажным полотенцем. Я сразу почувствовал себя бодро, хорошо и с большим аппетитом съел принесенные бутерброды с черным кофе. Потом меня понесли на перевязку. Хирург еще раз промыл раны, а ногу велел положить в гипс.
— Так будет легче,— успокаивал он меня,— скорее заживет. А когда затвердеет гипс, отправим вас дальше в тыл.
— Куда?
— Куда бы вы хотели?
— Не знаю. Может, в Мадрид?
— В Мадриде неспокойно, рядом фронт,— возразил врач.— Надо поглубже в тыл. Может, в Альбасету?
— Там зной и духота. Нельзя ли куда-нибудь к морю?
— Хорошо, отправим вас в Валенсию. Там вас устроят поближе к морю.
— Это было бы замечательно.
— Послезавтра я еду в Валенсию за медикаментами. Могу отвезти вас на машине. Это немного тяжелее, зато быстрее, чем на поезде.
— Спасибо. С благодарностью принимаю ваше предложение. Как ваше имя?
— Педро Алонсо,— сказал он.— А ваше?
— Анатол Скулте.
Мою фамилию ему было трудно выговорить. Он повторил ее несколько раз, но выходило все время «Культе».
— Зовите меня просто Анатолио,— сказал я. Он с улыбкой протянул мне руку:
— А меня — Педро. Я сам из Валенсии. Я вас отлично там устрою.
Толстый слой гкпса был влажен и приятно холодил ногу. День, как всегда, был жаркий. С синих гор в открытое окно тянуло зноем. Хорошо, хоть в окно не попадало солнце, только это меня и спасало. Листва эвкалипта в саду слабо трепетала, и этот мерный шум был похож на плеск далекого водопада. Виноградные грозди сверкали на солнце, словно связка хрустальных бус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153